Фостер

Выступая перед сенатской комиссией, он делает упор на экономические требования бастующих, ссылаясь на мнимую поддержку Гомперса и других руководителей АФТ, отрицает революционную роль профсоюзов, о чем он настаивал в своих брошюрах «Синдикализм» и «Тред-юнионизм — дорога к свободе», и даже заверяет сенаторов, что он одобрял войну. Последнее не отвечало истине. «Ошибка в моей позиции во время войны, — писал Фостер, — заключалась в том, что, согласно моим тогдашним синдикалистским взглядам, я считал решающей революционной задачей развитие профсоюзов. Мне тогда казалось, что именно этой задаче следовало подчинить все остальное, включая антивоенную агитацию. Правильно было бы действовать наоборот, считать главной задачей борьбу против войны, подчинив ей все остальное. Я был решительно против вступления США в войну, но когда это произошло, я ошибочно посвятил себя всецело организации неорганизованных рабочих».

Фостер надеялся, что обострение классовых боев, проведение крупных забастовок, создание низовых профсоюзов приведет кратчайшим путем к свержению капитализма. Фостер не участвовал в действиях, направленных на поддержку войны, но и не выступал прямо против нее. Косвенно — да, ведь вся его деятельность была направлена на борьбу против политики «классового мира» и запрета забастовок, которую осуществляли правящие круги США совместно с Гомперсом и его клевретами в рабочем движении.

Уловка Фостера перед сенатской комиссией не принесла ожидаемого результата. В стране господствовала поощряемая властями и капиталистами антикоммунистическая истерия. На забастовщиков оказывалось все возрастающее психологическое, материальное и физическое давление. Правители Соединенных Штатов любой ценой пытались сломить их, заставить отступить.

Жесточайший террор против забастовщиков сопровождался антикоммунистической и антисоветской истерией. Глава треста «Юнайтед Стейтс стил корпорейшн» Элберт Гэри утверждал, что забастовка является попыткой «советизировать сталелитейную промышленность». Стальному королю подпевала буржуазная печать. Она ежедневно пугала обывателя сообщениями, что забастовка — «заговор красных» с целью свержения американского правительства и замены его «большевистскими советами». Продажные писаки намекали, что за забастовкой стоит «красная» Москва.

Но самым опасным врагом рабочих оказались не полицейские и не бандиты, открыто нападавшие на них, а лживые «друзья» рабочих в лице Гомперса и компании, которые сделали все возможное, чтобы провалить забастовку. Гомперс и его сподручные не выступили ни на одном из митингов бастующих, хотя официально они поддерживали забастовку. Они не подписали ни одного заявления, ни одного воззвания в пользу бастующих. Они делали вид, что никакой забастовки не происходит. В профсоюзы АФТ вступило около 50 тысяч сталелитейщиков, они внесли в кассы профсоюзов взносов на полмиллиона долларов, значительная часть которых поступила в распоряжение руководства АФТ, то есть Гомперса. Кассы гомперсовских профсоюзов ломились от долларов. Так, например, профсоюз рабочих железа, стали и олова имел в кассе 206 тысяч долларов, а выделил на кампанию по привлечению рабочих в профсоюзы и в забастовочный фонд только 11811 долларов. Всего же 24 профсоюза, находившихся под влиянием Гомперса и непосредственно связанных со сталелитейной промышленностью, передали Национальному комитету лишь 101 тысячу долларов, в то время как три левых профсоюза швейников, не входивших в АФТ, пожертвовали в фонд бастующих 180 тысяч.

Немаловажную роль в деле запугивания и террора сталелитейщиков сыграли массовые аресты левых профсоюзных активистов и деятелей социалистического движения по обвинению в большевистском заговоре. Аресты были произведены в ночь на 2 января 1920 года под руководством министра юстиции Палмера и его помощника Дж. Эдгара Гувера, будущего директора ФБР.

Во время облав Палмера и Гувера было схвачено 10 тысяч человек, среди них старики, женщины и даже дети. Арестованных избивали, пытали. В Бостоне их заковали в кандалы и водили по улицам на потеху толпы. В Филадельфии, где было схвачено 200 человек, почти всем пришлось испытать так называемые «допросы третьей степени» — пытки. В Детройте 800 заключенных морили шесть дней голодом, в Форт-Уэйне жен и детей заключенных избивали у них на глазах. В Нью-Йорке арестованных отдали на расправу уголовникам. Многие из арестованных иммигрантов были высланы из США, что не могло не повлиять на забастовщиков — выходцев из Европы.