Фотография. Между документом и современным искусством

Очевидно, что визуальность прилагается к вещам и воплощается в формах, но не сливается с ними. Независимо от вещей и форм режимы визуальности представляют собой способы видеть и позволять увидеть, модусы работы со светом и распределения света – уникальные конфигурации света и тени, видимого и невидимого. Пикториализм и «Новая вещественность» различаются не столько по своим тематическим регистрам, сколько по производимым ими режимам визуальности, то есть формам света, которые они проецируют на вещи, и очевидностям, которые они таким образом проявляют. Модернистский и пикториалистский режимы визуальности противостоят друг другу как два типа формирования света: резкость и размытость, механизм и рука, свет и тень, прозрачность и замутненность. Пикториализм и «Новая вещественность» характеризуются двумя различными до противоположности формами света, и эти формы актуализируются в каждом изображении. Следовательно, аппараты, практики и процедуры, характерные для каждого из этих двух направлений в художественной фотографии, функционируют как два модулятора света, как две машины для ковки особой формы света. Создать изображение значит пустить в действие именно эту или другую машину модуляции света, актуализировать эту или другую виртуальную форму света в осязаемых фотографических формах и материалах. Режимы визуальности (пикториалистский или модернистский) – это образы, которые каждая световая форма, каждый тип модулированного света извлекает из вещей и позволяет увидеть. Таким образом, понятие визуальности дает возможность рассматривать каждое художественное течение как модулятор света, машину модулирования света. Другими словами, в искусстве вещи освещены не случайным светом, а модулированным. Модулированный свет, присущий каждому виду художественной деятельности, делает очевидными, видимыми только определенные аспекты вещей, что и конституирует визуальность в точном смысле слова – визуальность, которая недоступна прямому взгляду, но актуализируется в конкретных изображениях.

Рассматривая совершенно другую сферу – тюрьму – Мишель Фуко противопоставляет две тюремные машины, карцер и паноптикон, через формы света, которые они модулируют. Паноптикон состоит из периферии освещенных камер и центральной башни надзирателей, остающейся в тени. «Паноптикон – машина, разрушающая соответствие “видеть – быть видимым”: в периферическом кольце тотально видимы, но никогда не видят; в центральной башне видят всё, но никогда не видимы»[434]. Принцип паноптикона переворачивает принцип карцера. Карцер закрыт, неосвещен и скрывает – паноптикон помещает заключенного в противоположные условия видимости, выставляя его на сильный свет, под взгляд надзирателя (который предполагается постоянным, но проверить это нельзя). Карцер лишает заключенного света и скрывает, тогда как паноптикон заливает его светом и выставляет на обозрение. Это два противоположных модуса циркуляции света и взгляда, два типа тюремной архитектуры, два типа содержания заключенных, но также и две разные ситуации осуществления пенитенциарной власти. Одно из преимуществ понятия визуальности заключается именно в том, что оно помещает фотографию в ряд более общих предметов, интересующих власть. Оно напоминает, что фотографические формы, являясь механическими, тем не менее не несут в себе ничего автоматического (как утверждают еще и сегодня); что они, напротив, прямо зависят от того, каким образом машина фотографии приводится в действие, иначе говоря – от конкретного способа обращения с аппаратами, телами, вещами, светом, взглядом.