Fourth Screem

В созданной ими атмосфере дьяволомании, ересемании и врагома­нии, подобно сталинской шпиономании, на всем лежала мрачная печать доносительства и фискальства, безумие всеобщего страха и ожида­ния ноч­ного стука в дверь, как это обычно в таких обстоятельствах случает­ся. И это продолжалось не семь десятков лет, а, по меньшей мере, семь столетий. В этих условиях мракобесия (я их обычно называю светобесием – ведь во имя света и Бога же!) – надо ли было иметь много ума, чтобы состря­пать суди­ли­ще по обвинению евреев в ритуальном использовании христиан­ской кро­ви?!

Через все века и всю христианскую Европу прошагали эти, обставлен­ные по всем правилам передовой юриспруденции, позорные про­цессы, точ­но так же, как и очень смешные, конечно, и талантливые карика­туры, с радостью использованные позднее Гитлером. Искусство, надо отдать ему должное, в эти века набрало высот потрясающих. Страдания, войны, Боги, дьяволы, как это ни кощунственно звучит, – хлеб для искусства. Под осо­бо строгий надзор или, так называемое, покровительство святой церкви попа­ла жи­во­пись. Нерелигиозных сюже­тов – кот наплакал. То же самое – архи­тек­ту­ра. Величес­твенные соборы, устремленные в небеса, фреска, лепка. Ор­ган­ная музыка. Выдающиеся композиторы. Нарядные, любвеобильные лю­ди, с детишками и без, ходили в церкви, как на праздничные торжества. "Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек!" – фэ, фэ, та­ко­го примитива еще, говорят, не было. Возможно, не было. Но смысл его был. Высокий смысл христианского света был. По крайней мере, на бумаге, в молитве, в декоративном убранстве площадей и богатых кварта­лов.

Мне, разумеется, не под силу описывать здесь все пре­лести христиан­с­кого средневековья. И если черная краска у меня превалирует, то только потому, что таковой была его боевая идеология. Вместе с тем, мы должны помнить, что ужас Гулагов не только в них самих, но и в том, что рядом с ними всегда поют и блещут нарядные, жизнерадостные Красные Площади.

Конечно, костры инквизиции, по простодушию и молодости тогдашне­го общественного сознания, горели еще публично. Но люди (ясное дело, прежде всего сами христиане!), попадавшие в застен­ки пыток выхода оттуда уже не имели, независимо от того признавались они в содеянном или мужественно отрицали. Причем существовали заранее разра­ботанные расценки за каждый вид пытки и инструменты при этом применя­е­мые. Так что несчастной жертве изуверского убийства приходи­лось за эту услугу платить еще и кошельком.

Но, повторяю, в этом непролазном мраке повального бабизма-ягизма, или сквозь него, пробивалась наука, строились города, праздновались пра­з­­дники и, вообще, жизнь, как говорится, шла вперед и выше. Не забудем, что и Советская власть строила не одни только Гулаги, а в период Гулагов и заодно с ними подняла Россию на пьедестал одной из сверхдержав мира. Все­общее образование, удобная и доступная медицина, высокий потенциал нау­ки – все это, как мы теперь особенно убедились, партийная пропаганда отнюдь не выдумала.

Почему же, несмотря на интенсивную христианизацию Европы, евреи, которые, казалось бы, более всех имели право на эту новую триумфальную религию, остались в стороне, отдав предпочтение поражению и долгим му­чительным столетиям унизительного, полулегального существования? Вто­рично потеряв родину, т. е. Иудею, примерно, с тем же герои­ческим энту­зиазмом, как за несколько веков до этого Израиль, они вынуж­дены были заг­нать свое вероучение в под­валы подпо­лья и ду­ховного гетто, за­консер­ви­­ро­вать его там на века в бес­сон­ных и бес­конечных штудиях, по­то­му что иудаизм, при­чем только в та­ком запакован­ном, по остроумному сло­ву Дай­монта, и го­товом к тран­с­пор­тировке виде, оставался един­ствен­ным средст­вом сохра­не­ния разбред­­шейся по свету на­ции.

К счастью, нация была сохранена. Но какой ценой?!

Эти вопросы на­столь­ко сложны, настолько остро касаются еврейских патриотических чувств, настолько тесно переплетены с исторически сложившейся идеей иудаизма как религии национального достоинства, что требуют отдельного разго­вора. Его обещанием, причем в самое ближайшее время, я и закончу насто­ящие заметки.

Лев Ленчик

Подвиг национального самоубийства

(Очерк судьбы дохристианского еврейства)

Введение

Еврей – это иудей

Лиха беда – начало

Не числом, а верой,

"Земли не чуя под собой"

Virtual nation

Династия Маккавеев

Начало конца

"Тираны из своей среды"

Рождение зверя

Чем больше вчитываешься в борьбу победившего христианства с евре­ями, тем яснее становится, что не расизм поначалу определял ее, а – идео­логия.

Столкнулись две идеологии. Настолько близкие, что для успеш­ного развития победившей присут­ствие побежденной было и нежелатель­ным, и опа­сным.