Fourth Screem

Хрис­ти­анство, поро­жденное иудаизмом, захватившее значительный мас­сив его идей и вырвавшееся из-под его опе­ки, попро­сту не могло не быть враждебным к нему, ибо претендовало на его место. Их общий Бог, согласно концеп­ции побе­дителей, отказался от избранного им народа и пере­нес свое благословение на всемирную христиан­скую общину, получив­шую, таким образом, право на­зы­ваться "Новым Из­раилем". Возможно, это право узурпатора, но какой победитель им не пользуется!

С унич­тожения "родст­вен­ников" начинается любая власть, утвержда­ю­щая идеологи­че­ское единомыслие. Ле­нин, в первую голову, избавился от родс­твенных револю­ци­он­ных партий, а Сталин – от однопол­чан своей же лени­нской гвардии. Даже в природе семантически однозначные заряды от­талкиваются.

Так что враждебность христианства к еврейству более или менее по­нят­на. Понятна и враждебность евреев к христианам в пору их сектантства – этим, своего рода, ревизионистам нашего родного и вели­кого учения.

Но потом, когда многие европейские народы, задрав штаны, побежали за комсомо­лом – пардон! – за христианством, и еврейству, оказавшемуся в этой новой ситуации на положе­нии гад­кого утенка, был пря­мой резон сде­лать то же самое, оно этого не сделало. Почему?

Почему неприязнь к христианским иде­ям, – при­чем, подчеркиваю, не чужим, а на добрую половину настолько своим, что и национальная гор­дость, и слава среди других народов могли получить от этого лишь новый свежий заряд, – почему непри­язнь к ним оказа­лась у нас сильнее инстинкта жизни и благо­получия? Не­ужели про­пасть между иуда­из­мом и его христи­ан­ским вариан­том столь велика, что ничего друго­го и не оставалось, как только стоять на своем? Даже ценой жизни?

Как говаривали наши учителя, ответы на эти вопросы коренятся... ну конечно же, и в своеобразии иуда­из­ма, и в его уникальной связи с еврей­ским нацио­нальным самосознанием. Поэтому без экскурса в историю стано­в­ления и образования этого уникального сплава религии и нации нам не обойтись. Но прежде, чем это сделать, необходимо условиться относитель­но стержневых для поставлен­ной задачи понятий, а именно: идеологии и религии.

Идеология, на мой взгляд, – это такая система идей, кото­рая пре­тен­ду­ет на универсальность своих представлений о мире, на их абсолютную ис­тинность и непререкаемую национальную животворность. А поскольку та­кой высокий замах нуждается в том, чтобы стать "достоянием масс", то иде­­оло­гия, как правило, не может не опираться на сакраментализацию куль­­та верховного знатока и нетерпимость к инакомыслию.

Думаю, что не очень ошибусь, если монотеистические религии (иу­да­изм, христианство и ислам) определю в этих же основных параметрах: от­ра­жение универсальной модели мира, ее абсолютная истинность, национал-патриотизм, культ одного и единого Бога и авторитарная замкну­тость.

Боясь, как огня, свободной аналитической мыс­ли, идеология неизбеж­но обращена к необходимости иррационально-религи­озной поддержки. Ком­­му­­нистическая идеология, к примеру, была атеистической по отноше­нию к традиционным богам, но необыкновенно религиозной на ниве утвер­ждения и защиты себя самой как святого и единственно правого дела.

В религиях, правда, выдвинут на первый план очень сильный эле­мент индивидуальной, непосредственной (а не на­силь­ствен­ной) веры. Но со­ци­аль­ный контекст им обычно пренебре­гает. В осо­бенно­сти, на том уров­не на­шего развития, когда религиозные предста­в­­ления о ми­ре и человеке бы­ли един­ственными, а индивидуальная вера как таковая либо не вычленя­лась еще из коллективной, либо была ей всецело подчинена.

Вообще го­воря, личностное самосознание как явление единичное, не­по­хожее ни на ка­кое дру­гое и не сводимое к коллективу – свойство сравни­тель­­но недавнего плас­та куль­ту­ры, начиная, примерно, с эпохи Возрожде­ния, а то и позднее. С утратой полити­ческой власти, в условиях плюрализ­ма и демократии, поведение религиозных систем становится более гибким, но идеологическая сущность сохраняется, в особенности, в их консерватив­ных ветвях, таких как, скажем, православие, хасидизм и, в целом, – ис­лам.

В связи с этим и учитывая, что в этом очерке меня интересуют, глав­ным образом, социальный и национальный аспекты иудаизма, я не вижу необ­хо­­ди­мости разделять понятия "верующий" и "религиозный". И то, и другое я буду употреблять как синонимы – в значении приверженности к данной сис­теме общих религиозных пред­ста­влений, верований и ритуалов, а саму религиозную систему – в качестве идеологии.

­Еврей – это иудей

С точки зрения современного западного сознания, понятие "еврей" иде­о­­логично уже по определению – это иудей или человек, принявший За­коны То­ры. Еще Достоевский не мог представить себе "еврея без Бога". То же самое и Василий Розанов, который утверждал, что неверующих евреев не бывает, неверующий еврей – это нонсенс. То же самое и здесь, на Запа­де: понятия еврейства и иудаизма неразрывны и иначе, чем как синонимы, не употреб­ля­ются.