Фрагменты сожалений

Все мигом позабыли о бидоне и окружили Лизу, которая, уже выпустив коврик, склонилась над полом и ухватилась за тоненькую прямоугольную ручку из стали. Чуть потянув ее на себя, увидела, как формой, близкой к квадрату, часть пола приподнялась над остальными досками. Продолжая сжимать в пальцах холодную ручку и не разгибаясь, отступила на шаг и пошире расставила ноги. Затем свободной рукой уперлась в край столешницы, рывком откинула крышку и свалила сбоку от себя. Так в чулане обнажилась глубокая рана, откуда сквозь поднявшееся по щиколотку негустое облачко пыли проглядывала деревянная лестница с крутым спуском, нижняя половина которой утопала в глаз-выколи-темноте.

До сих пор суетящиеся за пределами чулана теперь посчитали нецелесообразным оставаться снаружи и присоединились к большинству. Марина пробилась вперед (при этом заработав крайне недовольный взгляд Наташи, которую та чуть не сбила с ног), посветила в подвал, и луч фонарика выхватил две нижние ступени и с полумесяц кусок сырой земли.

– Ого. А подвал-то, кажется, здоровенный, – сказала она. – Высотой под три метра – не ниже. И кто первым туда спустится?

Вопреки ожиданиям кого угодно, отозвался Игнатий:

– Я. Я настоял на том, чтобы отыскать подвал и изучить его, поэтому мне и спускаться первым, беря на себя роль сраного паровозика. – А про себя подумал: «Отлично. Теперь-то Наташа увидит, что я тот еще ковбой. И револьвер у меня, между прочим, что надо. А обнять ее сзади успею, когда уже все будем внизу».

Антон хотел было возразить: мол, ведь именно он поведал им о произошедшем в доме и упомянул о подвале. Однако вовремя спохватился, вспомнив о наполненном свежей водицей сосуде, который как пить дать неспроста был оставлен поверх крышки погреба («гроба, самого натурального гроба», – возникла вдруг в его голове не самая приятная ассоциация). И, оставив звание героя-спасителя за белокурым приятелем, ответил только:

– Как знаешь.

– Что ж, ла-а-адно, – со слышимой неуверенностью в голосе протянул Игнатий. – Я пошел.

Повернувшись к ребятам лицом, в полуприседе, чтобы не приложиться спиной, плечами или затылком о столешницу, он опустил ногу на первую ступень. Прежде чем спуститься пониже, мыском другой ноги проверил четвертую или пятую сверху ступеньку на прочность и, удостоверившись, что она не разломится под его весом, сделал следующий шаг.

– Будь осторожен, – сказала ему одна из девушек.

Кто именно, он не увидел – смотрел теперь под ноги, но по голосу узнал Лизу. «Ну да, – думалось ему, – если бы эти слова произнесла любая из трех остальных, этот домяра вместе с фундаментом прямо сейчас проделал бы сальто». И все же, он был благодарен ей за какую-никакую, но поддержку.

– Спасибо, Лиза.

И оттого, что впервые за несколько часов времяпровождения в этой компании – не только здесь, но и до того, в пиццерии, – к ней обратились по имени, к тому же в столь любезном тоне, она зарделась.

К поддержке все-таки присоединился и Арсений – правда, такой поддержке, что, промолчи он, пользы от этого, возможно, было бы больше:

– Да, если вдруг увидишь что-то страшное, – кричи. И мы обязательно вернем дверцу на место. И бидон тоже.

– Обязательно. Только завещание сейчас напишу.

Арсений гоготнул. Игнатий скрылся уже по шею и продолжал спуск – медленно, с осторожностью. Чем ниже он спускался, тем холоднее ему становилось, а запах сырой земли настойчивее проникал в ноздри. Но помимо этого запаха он начал улавливать и другой, не столь выраженный, зато весьма неприятный – настолько, что невольно поморщился. Еще пара ступенек – и он ступил на мягкую землю, подошвами обуви погрузившись в нее на несколько миллиметров. Поднял голову, устремив взгляд к лицам сверстников, и присвистнул.

– А подвал-то и правда здоровенный! Действительно метра в три высотой, не меньше. Обалдеть!

– Что-что? – переспросил Арсений, приложив ладонь к уху, хотя на самом деле прекрасно расслышал каждое слово. – Говоришь, можно закрывать дверцу погреба? Да не вопрос!