Франкенштейн в Багдаде

Когда Умм Салим неожиданно вышла проводить соседку и заключила ее в свои широкие объятия, Илишу, почувствовавшей, как вздымается от всхлипов ее грудь, стало еще тяжелее на сердце. Теперь и у нее глаза были на мокром месте. Она хотела снять очки и утереть слезы, но Умм Салим так крепко ее держала, что она не могла высвободиться. Илишу сдалась и расплакалась. Думала, что уже выплакала все над своим пропавшим без вести мальчиком, но оказалось, что у нее еще оставались слезы, которые сейчас ручьями стекали по щекам.

С трудом она разжала объятия Умм Салим. Женщины оттащили ее, но она вырвалась и побежала следом за Умм Даниэль, уверенными шагами направлявшейся из родного переулка в сторону улицы ас-Саадун, где в такси ее уже ждал дьякон Надир Шмуни. Даниэль погрузил чемоданы в багажник, Илишу села на заднее сиденье, а запыхавшаяся Умм Салим, не в силах больше бежать на ослабевших ногах, опустилась на колени и смотрела вслед машине, навсегда увозившей ее старую подругу.

Соседки, приходившие к Умм Салим по вечерам на посиделки с чаем и орешками, пораженные до глубины души той эмоциональной связью, которая, как оказалось, была у Умм Салим с Илишу, несмотря на то что она не раз перемывала ассирийке косточки, попытались поднять ее, обмякшую и ставшую неподъемной, и довести до дома. Умм Салим действительно была растерзана, и искренность ее слез, в которую невозможно было не поверить, вызвала у жителей квартала только уважение.

Умм Салим прокричала им, что с отъездом Илишу на квартал обрушатся несчастья, но никто ей не поверил. Мало ли что взболтнет женщина, когда она не в себе! Да она бредит! Когда соседки вели ее под руки домой, им встретился Хади Барышник, который с помощью молодых людей выносил из дома Умм Даниэль мебель, и эта сцена напомнила Умм Салим те тревожные времена, когда в последние апрельские дни прежнего режима разграблялись дома богатых чиновников. Не помня себя, Умм Салим набросилась на них, требуя, чтобы они оставили вещи бедной старушки, и билась в истерике до тех пор, пока ее не втащили в дом и не захлопнули двери.

Хади перевез почти все вещи Илишу, за исключением нескольких безделушек, кусков старых ковров, обрезков труб, пустых банок из-под масла и кучи коробочек и тюбиков, к себе. Когда разбиравший вещи Хади наткнулся на икону с вырезанным ножницами ликом, он вздрогнул – что за чертовщина? Какие тут еще бесовские ритуалы проводились?

Ворота Хади весь день стояли открытыми, так как к нему приходило много людей, желавших присмотреть себе что-нибудь или просто поглазеть на богатства, брошенные старушкой. К середине дня большая часть ее вещей уже была раскуплена жителями квартала, и Хади, не испытывая мук совести, рассчитывал на хорошую прибыль. Складывая одну к другой купюры, он поднял глаза на стену, отделяющую его участок от дома Илишу, и заметил облезлого кота, сидящего неподвижно, словно статуя, и уставившегося сверху прямо на него. Хади стало не по себе от одного его взгляда – будто старуха оставила свои глаза следить за ним. Он поднял с земли кусок кирпича и метнул в животное, которое даже не вздрогнуло – кирпич пролетел мимо.

К вечеру Хади уже выбивался из сил. Он продал почти все, остальное завтра отвезет на рынок в Баб-аш-Шарки или сдаст своим приятелям-лавочникам. С мальчишкой они приладили старый вентилятор Умм Даниэль на потолке комнаты, Хади разлегся наконец на кровати, посмотрел на нишу от выломанного барельефа и вспомнил, что ему сказали – там в стену еще была замурована иудейская реликвия, которую тоже можно выгодно кому-нибудь пристроить. Однако вместе с этой мыслью почему-то пришло предчувствие чего-то нехорошего. «Ладно, пусть остается на месте, потом надо будет заделать стену», – решил Хади, пытаясь избавиться от внезапно охватившей его тревоги.

Он еще раз сопоставил все, что случилось за последнее время, – расколотый барельеф с Девой Марией, отъезд Умм Даниэль, допрос, – но факты не складывались в единую картинку. Он вспомнил пронизывающий насквозь взгляд кота и возникшее у него самого при этом чувство страха и вины одновременно, будто он совершил непоправимую ошибку, но не знал какую.

Глаза Хади слипались от усталости, а в это время по двору прошмыгнула тень, взобралась на стену и перепрыгнула в дом к Умм Даниэль, который уже стал принадлежать Фараджу ад-Даллялю. Безымян спустился по лестнице во внутренний дворик, где кот, завидев его, издал протяжное «мяу». Не обращая на животное внимания, он прошел в пустую гостиную.