Людей и вооружений было в достатке, но вот войсковой подвоз отсутствовал, не работали и службы. Солдаты 1-го и 7-го корпусов бросили свои ранцы на поле битвы у Фрёшвийера, и им их заменили из расчета один ранец на двоих. Артиллерия 7-го корпуса, задержавшаяся из-за перегруженности железных дорог, добралась до армии лишь незадолго до сражения у Седана, а в нескольких дивизиях почти полностью отсутствовало медицинское обслуживание. К этому следовало бы добавить хроническую нехватку карт.
Марна, Мёз (Маас) и Мозель
При наличии времени и расторопных командующих эти трудности ничего не стоило бы преодолеть, как несколько месяцев спустя Шанзи, д’Орель-де-Паладин и Федерб преодолеют и куда более сложные. По сравнению с армиями национальной обороны Шалонская армия с ее подготовленными командующими, превосходной артиллерией и кавалерией и ядром в лице опытных пехотинцев представляла собой вполне серьезный инструмент ведения войны, который в руках Наполеона I, вполне возможно, нанес бы противнику смертельный удар, и даже сейчас, окажись армия под началом достаточно опытного командующего, придерживавшегося осмотрительной и верной стратегии, она сумела бы надолго задержать немцев, что позволило бы Базену набраться сил для выступления и дойти до стен Парижа. Все огрехи армии, формировавшейся при Мак-Магоне, сами по себе не объясняют катастрофу под Седаном.
17 августа, на следующий день после прибытия, Наполеон III собрал совещание для обсуждения перспективных планов. На нем присутствовали Мак-Магон, Трошю, командовавший недавно сформированным 12-м корпусом вместе со своим начальником штаба Шмитцем, Берто, командующий мобильной гвардией, и принц Наполеон, прибывший в лагерь за несколько дней до этого. Император, как обычно за многие месяцы, был апатичным и немногословным, слушал, не вмешиваясь в дискуссии. До сих пор так и не обсуждался вопрос сотрудничества двух армий, как и о помощи Базену: лишь отчеты офицеров о боях накануне и о победах французов. Политические вопросы представлялись всем важнее военных: положение императора и его режима и то, как этот режим удержать на плаву. Инициативу взял на себя кузен императора: он был, как позже отметил Трошю, единственным из Наполеонов, которого следовало принимать всерьез. Сам император в момент самокритичной рефлексии грустно пробормотал: «Я, кажется, отказался», а принц резко поправил его: «В Париже вы отказались от правления, в Меце теперь отказываетесь от командования армией. Если речь идет о спасении режима, необходимо проявить себя и как император, и как главнокомандующий и возвратиться в Париж. Там уже зреет революция, и лишь одно способно, – подчеркнул принц, – остановить ее: назначение мэром Парижа Трошю, либерала, наделенного даром предвидения и популярного, чьи предостережения прошли незамеченными». Никто не выступил против этого предложения, и когда император неуверенно предложил согласовать этот вопрос с императрицей, его кузен раздраженно спросил: «Разве вы не император? Это необходимо сделать немедленно». Трошю добавил аргументацию чисто военного характера: дислоцированная вокруг неприступного Парижа армия под командованием Мак-Магона обретет возможность маневра и пополнения своих рядов за счет жителей столицы. На том и порешили: Трошю передает командование 12-м корпусом генералу Лебрюну и возвращается в Париж в тот же вечер в сопровождении мобильной гвардии. Идея распределения мобильных гвардейцев по крепостям севера Франции вызвала возражения императора, но Трошю с упорством доктринера доказывал: «Они должны защищать свои дома, это их долг». Шалонская армия должна была последовать за ними несколько дней спустя.
Но обстановка в тот день изменилась. От Базена поступило донесение – телеграмма, которую он послал глубокой ночью после сражения у Вьонвиля. Формулировка звучала достаточно уверенно: враг отброшен, французы за ночь заняли «захваченные позиции» и возвратятся в Мец для пополнения запасов провианта, а два дня спустя выступят. Сущность сообщения, однако, беспокоила: почему армия должна была отходить? Наполеон III ответил: «Сообщите мне правду о вашем положении, чтобы я мог действовать соответственно». Той же ночью от Паликао поступила телеграмма с просьбой к Наполеону III пересмотреть свои планы. Возвращаться в Париж, утверждал Паликао, будет похоже на бегство. «Разве вы не можете хорошенько атаковать прусские корпуса, уже изрядно потрепанные в нескольких сражениях?» Наполеон III вновь колебался.