Такой первый толчок вскоре последовал. Шарль де Фрейсине по профессии был не военным, а инженером, то есть человеком штатским. Его отличал дисциплинированный ум и огромный потенциал руководителя. Как многие другие профессионалы своего дела в Туре, Фрейсине понимал, что сплотить страну для ведения войны, мобилизовать ее промышленный потенциал и рабочую силу – это отнюдь не только военный вопрос, что его решение требовало широчайшего диапазона навыков и полномочий, куда более широкого, чем просто раздавать распоряжения военным. Свои соображения он изложил в памятной записке в Туре за несколько дней до прибытия туда Гамбетты. В этом документе Фрейсине убеждал, что военный министр должен быть гражданским лицом, что военный совет должен помогать ему в подготовке и проведении военных операций и что все вопросы управления и организации должны быть сосредоточены в руках «делегата», также гражданского лица. Эти идеи во многом совпадали с идеями Гамбетты, и уже несколько часов спустя после своего прибытия он назначил Фрейсине на должность «делегата», которую и создал специально под него. Но имелось одно существенное различие между проектом Фрейсине и тем, как Гамбетта собирался осуществить его на практике. Военный совет Гамбетта решил не учреждать. Фрейсине стал полномочным представителем Гамбетты как в оперативных вопросах, так и в административных. Гамбетта считал себя не больше чем «стимулятором, движущей силой», и его успехи в значительной степени омрачались катастрофическими неудачами. Более того, вышло так, что он обеспечил себе почти повсеместную неприязнь в армейских кругах, бывших под его командованием. «Он ежедневно портачил, – писал генерал д’Орель де Паладин, – своей резкостью, невыдержанностью, своей надменностью и высокомерными заявлениями и полнейшим непониманием иерархических принципов, которые постоянно пытался свести на нет». Несомненно, д’Орель де Паладин говорил от своего имени и, возможно, от имени немногочисленной группы кадровых офицеров, командовавшими достаточно крупными формированиями, но их мнение на тот период никак нельзя было сбрасывать со счетов.
Прибытие Гамбетты и вступление его в должность, наконец, все же разрешили конфликт между гражданскими и военными. Офицеры высшего ранга, задетые бунтарским тоном заявлений Гамбетты и скептически относившиеся к стратегическим комбинациям Фрейсине и его штатского окружения, вынуждены были подчиняться ему даже при издании приказов, заведомо понимая их абсурдность. В ответ Гамбетта призывал к повиновению необстрелянные войска, которые всегда путали провозглашаемую республиканцами свободу с злоупотреблением ею и элементарной недисциплинированностью. «Во главе вас, – говорил он им, – энергичные и преданные командиры, мудрые и бесстрашные. Им нужно безоговорочно повиноваться. Они постоянно занимаются вами. И за это они имеют полное право требовать от вас повиновения, дисциплины, храбрости: тех республиканских достоинств, которые они постоянно перед вами демонстрируют личным примером». Кадровые военные тем не менее смогли убедительно доказать, что не они несли ответственность за бедствия, постигшие войска национальной обороны. Провалы дилетантов во второй половине войны уравновешивались провалами профессионалов в первой ее половине.
И Фрейсине, и Гамбетта все же понимали один аспект современной войны лучше кадровых военных, как французских, так и прусских. Призыв страны к оружию означал не только превращение штатских в солдат, но и воинскую повинность таких гражданских специалистов, как ученые, инженеры, работники железных дорог, телеграфисты, предприниматели, врачи и архитекторы, для использования их профессиональных навыков в ходе войны, когда переброска войск являлась конечным результатом. Понимание этого