Франко-прусская война. Отто Бисмарк против Наполеона III. 1870—1871

Отношения между Мольтке и Рооном ухудшались из-за резко возросших потребностей Генерального штаба в людских и материальных ресурсах. Мольтке и его штаб сравнивали результаты деятельности прусского военного министерства с французским, причем в пользу последнего, ибо французы на многих направлениях бросали в бой все новые и новые армии. Общепринятая система замены личного состава достаточна для поддержания полевой армии в боеспособном состоянии, сообщал Мольтке в письме Роону от 8 декабря, но существенным является то, чтобы из Германии перебрасывалось больше сил ландвера для обеспечения надлежащей охраны линий коммуникаций. Роон обеспечил 18 батальонов, прибытие которых позволило освободить два полка от несения тыловой службы в оккупированных районах и отправить их на фронт, однако Мольтке этого показалось мало в сравнении с аналогичными мероприятиями, проводимыми французами. Разве нельзя сформировать новые батальоны? Роон протестовал против такого рода мер, считая их слишком обременительными для имевшихся в распоряжении ресурсов, после чего Бронзарт, записи в дневнике которого стали еще более желчными, отметил: «Да избавит нас Бог от наших друзей!.. Он [Роон] как стратег, по-видимому, стоит примерно на том же уровне, что и граф Бисмарк, но как комик куда на более высоком».

Однако приведенные примеры отнюдь не всесторонне характеризуют степень раздиравшей Версаль вражды. По части ревнивости командующие армиями ничуть не уступали оперным примадоннам. Кронпринц Фридрих Вильгельм не скрывал изумления, когда Фридрих Карл стал фельдмаршалом после падения Меца, «как долго этот присвоенный ему ранг, на который он так претендовал, будет удовлетворять его не ведающие границ властолюбие и тщеславие?». Что же касалось Мантейфеля, писал далее кронпринц, тот был до глубины души оскорблен, когда его обошли при раздаче званий. Мольтке не скрывал критического отношения к умениям кронпринца Саксонии как военачальника при отражении атаки французов 30 ноября, и не было особой любви между ставкой кронпринца и штабом Мольтке, располагавшимися в досадной близости. Блюменталь опасался вмешательства «полубогов», «злых духов, которые вечно норовят сунуть нос куда не полагается». И Бронзарт, и Верди в равной степени подозревали о наличии влияния британцев из окружения кронпринца, склонявших его к чисто штатской мягкотелости и к стремлению к преждевременному миру на слишком уж благоприятных условиях. Это недоверие весьма разделял и Бисмарк, но оно было и оставалось единственной точкой соприкосновения Бисмарка и Генерального штаба.

Неприязнь к канцлеру была солидарной в военных кругах, за исключением разве что Роона и Штоша. Сталкиваясь со своим вечным недругом, даже неизменно хранивший воистину олимпийское спокойствие Мольтке и тот выходил из себя. Командующих бесило само присутствие этого штатского, тщетно пытавшегося разыграть из себя военного в форме офицера резерва, и они не выносили его попыток – или же им так казалось – повлиять на ход операций. Они с отвращением вспоминали, какую роль сыграл этот человек в формировании стратегии в 1866 году, и никак не желали повторения ситуации. К сожалению, сферы гражданской и военной власти накладывались друг на друга, так было всегда, и никто не мог в точности указать линию различия командных полномочий. Сдача Базена в Меце была и политическим, и в то же время военным вопросом, условия капитуляции Вердена, заявлял Бисмарк, также должны

быть ему известны, поскольку включали вопросы о возвращении захваченного военного имущества по завершении военных действий, и в письме Мольтке к Трошю с объявлением о падении Орлеана Бисмарк усматривал, причем обоснованно, попытку начальника штаба начать политические переговоры.

В целом Бисмарк отплачивал военным той же монетой. Его все сильнее тревожили препоны, создаваемые Мольтке на пути заключения мира с французами на приемлемых условиях. «В течение многих минувших лет, – сетовал канцлер, – он посвятил себя одному-единственному делу, и теперь и слышать не желает ни о чем больше». Бисмарк яростно и постоянно протестовал против того, что его оставляют в полном неведении относительно военных планов и операций: даже газетчики, жаловался канцлер, и те были куда лучше осведомлены, чем он. Эти сетования раздражали Генштаб, который расценивал их как дальнейшие попытки канцлера подмять под себя и решение чисто военных вопросов, и они оставались непреклонными в своем нежелании предоставлять ему доступ к сведениям военного характера и принимаемым по военным вопросам решениям. Лишь повторное вмешательство самого короля вынудило их изменить решение по этому принципиальному вопросу.