Это привело Роона в бешенство. Он был одним из нескольких высокопоставленных военных, кто соглашался с Бисмарком в том, что артиллерийский обстрел желателен и необходим. Он давно понимал, что даже небольшие усилия со стороны 3-й армии ускорят подвоз боеприпасов, и сам взял на себя ответственность за поиски повозок для транспортировки боеприпасов от железнодорожной станции к позициям осадной артиллерии. И потребовал от Мольтке объяснений. С какой стати взваливать на себя колоссальные проблемы, связанные с накоплением боеприпасов для операции, которую верховное командование вообще предпринимать не собирается?
Ответ Мольтке прояснил, что он не считал артобстрел невозможным или бесполезным: он просто подумал о связанных с ним сложностях и тщательной и продуманной подготовке, а за это время голод подтолкнет французов к капитуляции и, таким образом, снимет вопрос. Он был, однако, теперь готов к рассмотрению «чисто политического» артобстрела – то есть изолированной акции, не сопряженной с дальнейшим наступлением немцев. Атаки в конце ноября и из Парижа, и из района Луары показали, что французы сильнее, чем предполагалось в штабе Мольтке, и призывы к действию усилились. Из Дельбрюкка в Берлин прибыла телеграмма, которую Бисмарк глубокомысленно переслал Мольтке, заявив, что ожидает сложностей в ассамблее, если артиллерийский обстрел не начнется без промедления. В другом сообщении из Берлина сообщалось о вере в кругах министерства иностранных дел в то, что французы только и ждут обстрела, чтобы тут же вступить в переговоры о мире. Националистическая печать в один голос ревела, требуя артобстрел. Штабисты Мольтке, понимая роль Бисмарка в производстве материала, который он теперь использовал в качестве оружия, удивились мало. Тем не менее на военном совете 17 декабря – совете, из которого Бисмарк был исключен, – было согласовано, что обстрел южных укреплений города следует начать, как только запас снарядов в Вилакубле достигнет 10-дневной нормы – 500 снарядов на орудие. Было также согласовано, что генеральному артобстрелу будет предшествовать предварительный артобстрел Монт-Авро, изолированных позиций на востоке города, занятых французами перед сражением у Шампиньи. Наконец, командование артиллерийским обстрелом было возложено на потрясающе компетентного принца фон Гогенлоэ, командующего артиллерией гвардейского корпуса, которого король назначил именно для того, чтобы решить вопрос как можно скорее. Вопрос, как ему сообщили, необходимо рассмотреть не с технической точки зрения артиллериста, а стратега – прозрачный намек на то, что технические проблемы уже не рассматривались в качестве оправдания задержки.
Артиллерийский обстрел Монт-Авро представлял мало проблем. Его батареи были размещены второпях и неверно, их буквально подставили под огонь немцев с севера, востока и юга. 27 декабря немцы открыли продолжительный огонь из 76 орудий и не прекращали его в течение двух дней. Французы располагали лишь 45 орудиями, к тому же плохо защищенными, и пруссаки быстро вынудили их замолчать. Снаряды разрывались на затвердевшей как сталь земле, огневые позиции одна за другой были подавлены, и в ночь на 28 декабря Трошю оставил позиции, потеряв свыше 100 человек. Столь быстрый успех удивил самих немцев и заставил большинство скептиков снова задуматься над эффективностью артобстрела. Кронпринц признал, что заблуждался и что «артиллерийский обстрел, вероятно, все же может дать важные результаты». Мольтке также изменил мнение. Его колебаниям положила конец неспособность Фридриха Карла довести войну до конца в провинциях, и теперь необходимо, как он заявил на совещании 31 декабря, использовать все возможные способы и средства для падения Парижа и высвобождения сил немцев для битвы с вновь сформированными армиями Гамбетты. Гогенлоэ объявил о своей готовности, и король распорядился начать артобстрел 4 января. Но случилось так, что густой туман утром 4 января послужил причиной еще одной отсрочки, и только 5 января загремели первые залпы артиллерийского обстрела, которого вся армия ждала, по выражению Бронзарта, «как иудеи Мессию».
Артиллерийский обстрел