Таковы были настроения во Франции, когда 5 января немцы начали артобстрел. Сначала огонь был нацелен на форты на востоке и на юге, но в течение вечера одно орудие стало обстреливать и сам город. Для ударов по мирному населению, как до этого в Страсбурге, не было никакой военной необходимости. Единственным оправданием, и к нему все чаще и чаще прибегают «ястребы» всех стран и народов, хотя и без особого успеха, было то, что, воздействуя таким образом на боевой дух парижан, немцы довольно скоро сумеют склонить этих упрямцев к миру. Руки всех стран теперь в крови жертв, представителей мирного населения, – в крови, пролитой под этим и другими аналогичными предлогами, что изначально делает все попытки рассуждать о моральной стороне вопроса лицемерными, а уж о пользе данной акции и рассуждать нечего. Как уже ряд командующих до них, и немцы недооценили боевой дух гражданского населения и переоценили разрушительный эффект от разрывов в зоне застройки. Радиус поражения новых осадных орудий, конечно, удивил обе стороны: выпущенный с высот Шатильона снаряд падал на Иль-Сен-Луи (остров Сен-Луи, восточнее острова Сите) – хотя такая дистанция требовала зарядов повышенной мощности, от которых страдали сами орудия, – означал до сих пор невиданный успех. Невзирая на то что ежедневно на город обрушивалось 300–400 снарядов, они нанесли на удивление мизерный ущерб. Большинство из них взорвалось, не причинив вреда, на пустырях, но даже если здания и были поражены, а часть общественных зданий все же пострадала, включая Сорбонну, Пантеон, больницу Сальпетриер и женский монастырь Святого сердца Иисуса, – повреждения не были серьезными. Любопытные парижане сначала стекались к левому берегу, на который пришелся основной удар артобстрела, и даже были удивлены, увидев, что разрушения не везде даже и заметны. Мальчишки вовсю торговали осколками снарядов, а эффект от артобстрела сыграл только на руку правительству. Трошю, в котором восторженность явно перевешивала осмотрительность, сочинил воззвание в честь святой Женевьевы, покровительницы Парижа, которая «чудесным образом внушила противнику мысль об артиллерийском обстреле, опозорившем немецкие войска и тем самым цивилизацию», но радикально настроенные рабочие типографии бурно протестовали против публикации упомянутого воззвания, да и коллеги мэра сумели убедить Трошю не бежать впереди поезда со своими воззваниями. Даже у парижан чувство юмора имеет пределы. Вот когда Трошю обратился к Мольтке с протестами против обстрела парижских больниц, жители столицы его поняли, и саркастический ответ Мольтке, когда он пообещал вскоре подтянуть свои батареи поближе, чтобы артиллеристы получили возможность видеть флаги Красного Креста на зданиях, явно поколебал общественное мнение в странах Европы, с самого начала осады склонявшееся к поддержке французов.
Обещания Мольтке развернуть батареи поближе к городу не были пустыми. Падавшие на Париж снаряды были лишь малой частью того, что обрушивалось ежедневно на внешние форты, в особенности на Исси, Ванв и Монруж. Военные моряки, из которых состояли гарнизоны фортов, в соответствии с инструкциями палили в ответ, и, надо сказать, не впустую – их снаряды изрядно портили кровь немцам на их ничем не прикрытых батареях, но все равно силы были слишком неравны и по части калибра, и по количеству задействованных орудий. Французы по ночам восстанавливали разрушенное за день, но постепенно, в течение первых двух январских недель, их фортификации превратились в руины, а их ответный огонь утратил регулярность. По прошествии трех дней немецкие батареи смогли приблизиться к городу. Когда они приблизились, сектор обстрела увеличился. С востока огонь переместился на север, и 21 января Сен-Дени пал. Немцы овладели Сен-Дени отнюдь не без боя – французы сопротивлялись отчаянно, – но и там оборона рухнула под сосредоточенным огнем противника, и жители этих городов потянулись в Париж.