Франко-прусская война. Отто Бисмарк против Наполеона III. 1870—1871

Бисмарк, нимало не смущаясь, способствовал разжиганию этого психоза в немецкой прессе, воспользовавшись своим влиянием на газетчиков. В конце концов, он разделял точку зрения об артиллерийском обстреле – что было отнюдь не чуждо его воззрениям и его характеру, – канцлер, разумеется, полагал, если верить его заявлениям после сражения у Седана, что газетчиков и политических агитаторов Парижа, это средоточие зла в Европе, необходимо привести в чувство. Кроме того, помня о сновавшем от одного королевского дворца Европы к другому Тьере и держа палец на вялом пульсе государств Южной Германии, Бисмарк грезил о скором конце войны. Если французы смогут сопротивляться достаточно долго, то не исключено, что могут вмешаться европейские державы, да и весь союз германских государств окажется под угрозой утраты единства. Лишь падение Парижа обусловит конец войны, и лишь артобстрел, в этом Бисмарк был убежден, ускорит падение Парижа. Всю аргументацию технического характера, исходившую от военных, канцлер отбрасывал. Артиллерийский обстрел откладывался, по его глубокому убеждению, исключительно из-за всех эти бабьих причитаний при дворе и в армии, всячески поощряемых кронпринцем и через него принцессой Викторией (дочерью английской королевы Виктории и матерью последнего германского императора Вильгельма II) и ее английскими приятелями.

«Над всем этим нависает [в приступе откровенности писал Бисмарк 28 октября супруге] интрига, измышленная женщинами, архиепископами и профессорами… А тем временем люди гибнут, мерзнут, заболевают, войне конца не видно, нейтралы транжирят время, обсуждая ее с нами, а время идет, и Франция вооружается сотнями тысяч винтовок из Англии и Америки… И все ради того, чтобы было кого похвалить за спасение «цивилизации».

Одна неделя сменяла другую, а боеприпасы поступали на артиллерийские позиции в Вилакубле невероятно медленно, настолько медленно, что даже штабисты Мольтке считали этот факт неутешительным, а Бисмарк усматривал в этом куда более серьезные мотивы. Монсеньор Дюпанлу, епископ Орлеанский, оказывал давление на королеву, вольные каменщики тоже не отставали. Были люди, мрачно намекнул он, «для кого главное – не дела немцев и не их победы, а скорее их беспокойство по поводу того, похвалят ли их в английских газетах», и приказал, чтобы послушный Буш не давал остыть страстям в немецкой прессе.

К концу ноября Бисмарк уже не мог сдерживаться и 28 ноября решительно высказался. Высказывание это адресовалось королю. Опасность вмешательства нейтральных стран, считал канцлер, настораживающе растет в связи с предстоящей конференцией европейских держав, которая созвана в Лондоне для обсуждения расторжения Россией черноморских пунктов Парижского соглашения, и чем дольше будет затягиваться эта война, тем сильнее опасность. Падение Парижа – не просто военный вопрос. Армия, вероятно, все же сможет дождаться, пока голод вынудит город к сдаче, и все же, заключил канцлер, «политические соображения делают скорейший обстрел фортов весьма желательным». Король воспринял это с сочувствием. Тремя днями ранее, 25 ноября, генерал фон Хиндерзин и генерал-лейтенант фон Клейст, генеральные инспекторы артиллерии и саперных войск, сообщили ему новость – что, дескать, артиллерийский обстрел, первоначально запланированный на 1 декабря, возможен лишь после Нового года, и Вильгельм I спокойно передал мнение Бисмарка Мольтке, включая и его сформулированное в категоричных выражениях недовольство задержкой. На это Мольтке ответил без задержки и в меморандуме, составленном для него Бронзартом, выразил крайнее нетерпение, широко высказываемое в военных кругах «невеждами в военной форме, засевшими за кабинетными столами». Какой-то историк действительно предложил сознательно преувеличить технические трудности так, чтобы «мирное население поняло, что ход войны не зависел от пожеланий штатских, что сигнал атаковать, как и сигнал прекратить атаку, дается исключительно сражающимися войсками». «Вопрос, – заявил Мольтке, – когда нападение артиллерии на Париж должно будет или сможет начаться, решается лишь исходя из военных соображений. Политические мотивы принимаются во внимание лишь тогда, если не требуют ничего недопустимого или невозможного в военном отношении». Начать артиллерийский обстрел преждевременно было недопустимо, а ускорить накопление боеприпасов – невозможно. В распоряжении Мольтке была всего одна железнодорожная линия, и заканчивалась она в 25 километрах от позиций осадных орудий. «Только в этом, – заявил он, – и заключается единственное объяснение задержки артобстрела». Но тут же Мольтке пояснил, что до сих пор рассматривает артобстрел как дорогостоящий и малоэффективный способ, прибегнуть к которому следует, только если принуждение через голод потерпит неудачу.