Фрейсине был прав. Но Бурбаки понимал, в отличие от Фрейсине, что уже ничто не заставит французские войска стойко сражаться с немцами, тем более пробиваться с боями. Отступление от Лизена довершило процесс деморализации армии: она, как выразился один генерал, «подверглась мгновенному разложению». Части и подразделения сплачивало одно – потребность в пропитании. Обозы и поезда грабили голодные толпы, которые выбрасывали половину того, что брали. Обувь заменялась на обмотанное на ногах тряпье, и Вердер, преследуя французов, маршировал по дорогам, обочины которых были усеяны брошенным оружием и снаряжением. При первых же орудийных выстрелах французы просто разбегались. Отсюда и решение идти дальше в Понтарлье. «Это – единственное направление, которое под силу их настроению и состоянию, – телеграфировал 24 января Бурбаки. – Если этот план Вас не устраивает, я, поверьте, не знаю, как поступить, это чистейшее мученичество – осуществлять сейчас командование войсками… Если Вы считаете, что кто-нибудь из моих командующих корпусами способен добиться большего, чем я, не смущайтесь и замените меня… Эта задача мне не под силу». В течение еще двух дней он пытался сдерживать немцев, приближавшихся с севера и юга, в то время как вещевые обозы громыхали в восточном направлении к горам Юра. Вечером 26 января он отдал приказы войскам на следующий день, и пока подчиненные их доставляли, Бурбаки уединился в своем кабинете и выстрелил себе в голову.
Несчастный Бурбаки! Даже в этом избавлении судьба отказала ему. Пуля лишь задела череп, и неделю спустя его жизнь была вне опасности. Но Фрейсине уже поверил всему им сказанному, и соответствующие указания Кленшану взять на себя командование армией были уже в пути. Кленшан смог лишь продолжить марш на Понтарлье через ущелья и горные гряды к широким плато, где передвижение было легче. Но он все же не смог обогнать немцев. 26 января 2-й корпус был уже в ущелье в Салене, а еще два дня спустя он дошел до Онглера, находившегося на дороге Лен-ле-Сонье – Понтарлье. Кленшан, дожидавшийся в Понтарлье, пока колонны армии Бурбаки тянулись через горные гряды, выслал авангард под командованием Кремера, чтобы держать открытой последнюю пригодную для передвижения дорогу вдоль границы через Сен-Лоран и Ле-Планше, и кавалерия Кремера 29 января вышла к этим жизненно важным перекресткам, к счастью оказавшимся свободными для прохода. Но следовавшая за кавалерией пехота не смогла преодолеть заснеженные дороги, а появившиеся несколько часов спустя немецкие авангарды весьма умеренным артиллерийским огнем смели малочисленные заслоны французов. Оставался лишь узкий горный проход, заваленный снегом, преодолеть который французские войска не могли. Дальше на севере 7-й корпус немцев, продвигавшийся от Салена, вступил в бой с главными силами французов в нескольких километрах западнее Понтарлье. 3000 французских солдат сдались единственному немецкому батальону в деревне Сомбакур, но в Шаффуа немцы столкнулись с ожесточенным сопротивлением. Наступила ночь, но интенсивная стрельба не утихала, пока от Кленшана внезапно не прибыл офицер с приказом о перемирии. Перемирие было подписано в Версале.
Задним числом все представляется так, будто сама судьба решила избавить французскую армию от дальнейших унижений. Перемирие было действительно подписано, и Мантейфель в Арбуа узнал о нем почти одновременно с находившимся в Понтарлье Кленшаном. Но по причинам, которые мы рассмотрим ниже, на бои в департаментах Ду, Юра и Кот-д’Ор упомянутое перемирие не распространялось, и громадной ошибкой Жюля Фавра было то, что он не счел необходимым проинформировать об этом исключении Бордо. Мантейфель знал поэтому, что перемирие на него не распространяется, и 30 января продолжал продвижение, перекрывавшее французам все пути к отступлению. Разъяренным эмиссарам Кленшана он весьма любезно указал, что был бы рад получить «надлежащие предложения в соответствии с военной ситуацией, преобладающей здесь на данный момент». Но Кленшан не собирался отправлять третью по счету армию в немецкие лагеря для военнопленных. Уже шли предварительные переговоры с швейцарской стороной о безопасной переброске раненых через границу, и когда 31 января Кленшан узнал из официальных источников в Бордо, что его надежды на перемирие нереальны, он заключил соглашение со швейцарскими властями на пограничной почте в Ле-Верьере.