Франко-прусская война. Отто Бисмарк против Наполеона III. 1870—1871

Для Мольтке падение Парижа стало бы возможностью не для заключения мира, а для продолжения войны в провинциях с еще большей ожесточенностью. Этот город необходимо оккупировать, его гарнизон взять в плен и угнать в Германию, а его склады и оружие реквизировать, наложить на французов огромную контрибуцию и ввести управление германских военных властей. Высвободившиеся войска окружения следует направить на юг, как заявил Мольтке кронпринцу на ужине 8 января, для захвата вражеских военных ресурсов. «Мы должны окончательно добить эту нацию лжецов! – воскликнул он. – Вот тогда мы можем продиктовать им мир на любых условиях, как нам заблагорассудится». Когда кронпринц вставил вопрос о политических последствиях всего этого, Мольтке лаконично ответил, что, мол, ничего об этом не знает: «Меня интересуют исключительно военные вопросы». Когда несколько дней спустя, 13 января, кронпринц попытался уладить разногласия между Бисмарком и Мольтке, пригласив их обоих на ужин, он потерпел фиаско. Не только их взгляды относительно проведения военных операций после падения Парижа были диаметрально противоположными, но Бисмарк в пух и прах раскритиковал все проведенные под руководством Мольтке операции, начиная со сражения у Седана, чем привел в бешенство начальника Генерального штаба. Едва ли удивительно, что Мольтке с негодованием отметал обвинения в превышении полномочий, когда Бисмарк без малейших колебаний посягал на них.

Если бы взгляды Мольтке возобладали, то все надежды на ведение мирных переговоров с бонапартистами, да и с кем угодно, вмиг испарились бы, и Бисмарк решил установить свою бесспорную власть в качестве главного советника Вильгельма I. 14 января, на следующий день после званого обеда у кронпринца, Мольтке дал ему шанс. Принимая жалобу Трошю на ущерб, нанесенный мирному населению и его собственности в результате артиллерийского обстрела Парижа немцами, и отвечая на нее, Мольтке действовал в открытую, как это уже имело место ранее в переписке с губернатором Парижа, когда он отвечал на обвинения о вступлении в сепаратные переговоры с отдельными членами правительства врага. В пропитанной злобой и «византизмом» атмосфере Версаля такой план действий представлялся вполне возможным, в любом случае Бисмарк истолковал этот инцидент в наихудшем виде, и 18 января он поднял этот вопрос на встрече с Вильгельмом I. Бисмарк повторил свою жалобу о том, что, мол, несмотря на настоятельные требования монарха, Генеральный штаб до сих пор не предоставил ему сведения касательно хода решения военных вопросов, необходимые Бисмарку для продолжения дипломатической работы. Теперь он вновь поставил на обсуждение требование о том, чтобы Мольтке ясно и недвусмысленно запретили вступать в какие-либо независимые переговоры с врагом.

Вильгельм I был стар и болен. Кризисы, с которыми Бисмарк и Мольтке имели дело отдельно – создание Германской империи и отпор наступлению Бурбаки, – требовали решений, которые в конечном счете мог принять лишь он и которые тяжким грузом ложились на его старческие плечи, изматывали нервы и подрывали здоровье. В конфликте его двух великих советников король Пруссии (а с 18 января 1871 года кайзер, император Германской империи) не скрывал своего сочувствия Мольтке, но и требования Бисмарка были разумны, и отказ Вильгельма 1 от них означал бы отставку канцлера в тот момент, когда для управления нарождавшейся Германской империей и заключения прочного мира опыт и умения Бисмарка были востребованы, как никогда раньше. Кайзер уступил. 25 января он издал два сформулированных в категоричных выражениях приказа. Первый повторял установку о том, что Бисмарка необходимо информировать о ходе военных действий, указав Мольтке предпринять действенные шаги по избежанию дальнейших претензий Бисмарка, в то время как второй документ явно и недвусмысленно предписывал, чтобы в политически значимой переписке с членами французского правительства или делегации, в частности при составлении ответов на письма французов, необходимо консультироваться с министерством иностранных дел. Принятое кайзером решение никаких двойных толкований не допускало, и вопрос был улажен.