Франко-прусская война. Отто Бисмарк против Наполеона III. 1870—1871

Бисмарк по-прежнему был настроен скептически относительно способности Фавра привести делегацию к согласию на мирных переговорах, и канцлер имел на то причины. Когда слухи о переговорах в Версале достигли Бордо, делегация 27 января выступила с опровержением: мол, никаких переговоров не было и нет – «Мы не верим, что такого рода переговоры могли быть предприняты без ведома делегации», – и Гамбетта предупредил Фавра в послании, датированном тем же днем, о том, что делегация не будет считать себя связанной соглашением, заключенным правительством в Париже. Это сообщение прибыло в Версаль только 2 февраля. Впрочем, если бы даже оно прибыло и до того, как было подписано перемирие от 28 января, это вряд ли повлияло бы на решение Фавра, но вполне могло поколебать и без того шаткую уверенность Бисмарка в силе полномочий правительства национальной обороны для проведения в жизнь заключенного им соглашения. Гамбетта не стал противиться директивам, изложенным в правительственной телеграмме, распространить сведения о перемирии и назначить выборы на 8 февраля, но решил, что перемирие должно быть не более чем паузой перед возобновлением еще более ожесточенных боевых действий и что ассамблею следует обновить, очистив ее от реакционеров, и заверить Францию в верности идее la guerre a outrance. Когда 31 января Жюль Симон, представитель, посланный правительством, чтобы сообщить делегации более полно о его намерениях, прибыл в Бордо, он увидел на улице плакат с двумя новыми декретами: один, согласно которому из новой ассамблеи исключались все, занимавшие посты в имперском правительстве, а другой содержал интерпретацию перемирия в понимании Гамбетты.

«Давайте воспользуемся перемирием [так говорилось] как школой для наставления наших молодых войск… Вместо реакционной и трусливой ассамблеи, о которой мечтает враг, давайте учредим ассамблею, которая будет действительно национальной и республиканской по духу, стремящейся к миру, если мир гарантирует нам честь… но способный и пожелать войны, способной к чему-то большему, чем протянуть руку убийцам Франции».

За Гамбеттой стояли его коллеги из делегации, а за ними – широко распространенное мнение в Бордо, Лионе и Марселе, твердо вознамерившееся не только продолжать войну с пруссаками, но и готовое спровоцировать гражданскую войну. Неосторожно сформулированная телеграмма, в которой Бисмарк упрекал Гамбетту за презрение условий перемирия, сыграла на руку экстремистам, и когда Жюль Симон потребовал отозвать оскорбительный декрет, делегация категорически отказалась повиноваться. Умеренный и деликатный Симон не воспользовался пленарными полномочиями, делегированными ему. Вместо этого он послал за подкреплением от правительства в Париже, чтобы забаллотировать членов делегации. Они прибыли в Бордо 6 февраля, но до этого встретились со своими коллегами, которых Гамбетта решил отправить в отставку. Он все еще не сомневался, что войну можно и нужно продолжать, но он был человеком здравомыслящим и порядочным, и его решение не было продиктовано иррациональным фанатизмом. Франция уже и так была достаточно многим ему обязана за четыре месяца его руководства: теперь он, мирно сложив с себя полномочия руководителя, оказал стране самую большую услугу, на которую был способен в рамках своих полномочий.

Отставка Гамбетты во многом способствовала усилению позиций Бисмарка в Версале в его единоборстве с военными, полагавшими, что продолжение войны было не только желательно, но и необходимо. До заседания ассамблеи, однако, возможность возобновления военных действий не исключала ни та ни другая сторона. 7 февраля немцы позволили Шанзи и Федербу отправиться в Париж обсудить вопрос с министрами. Федерб был вполне обоснованно настроен пессимистически относительно возможностей продолжения кампании на севере Франции, даже если его армия и обрела убежище в крепостях. Вместо этого он предложил, чтобы лучшего из его командующих направили бы на усиление войск в Бретани и на юге, и в соответствии с этим планом лучшая часть его армии, 16 000 войск и 60 артиллерийских орудий, были бы погружены в Дюнкерке на суда между 17 и 25 февраля. Сам Шанзи ни на минуту не сомневался в том, что кампания будет продолжена. Он рекомендовал, чтобы его собственная армия, оставив часть сил для обороны Бретани и Нормандии, была переброшена на южный берег Луары и там при поддержке местного населения они шаг за шагом будут защищать землю Франции, и это вынудит немцев держать там армию численностью в 500 000 человек до тех пор, пока силы пруссаков окончательно не истощатся, и вот тогда они выступят с предложением мира на приемлемых для французов условиях.