Если бы немцы решили устроить передышку в два-три месяца после одержанных побед, как это имело место в прошлых войнах, французы, возможно, все же сумели бы собрать достаточно многочисленные и обученные силы, способные серьезно осложнить немцам наступление и тем самым доставить массу политических неприятностей Бисмарку и, кроме того, побудить к вмешательству до сих пор соблюдавшие нейтралитет державы. Но немецким армиям передышка не требовалась. Им требовалось всего три дня, чтобы прийти в себя после двух столь неожиданных и кровопролитных сражений. Нейтральным наблюдателям – да и самой армии – пыльные и забитые солдатами и лошадьми дороги из Пфальца в Эльзас и Лотарингию казались зримым воплощением хаоса. Но ум и намерения Мольтке оставались ясными, и, имея в распоряжении работающий как часы штаб и дисциплинированные войска, он сумел, невзирая на ворчание Блюменталя, неукротимую дерзость Штейнмеца и на все связанные с войной неисчислимые сложности, удержать армию в нужных ему рамках: она неуклонно и организованно продвигалась вперед, достаточно разреженно для передвижения и реквизиций и в то же время достаточно сплоченно для оказания взаимной поддержки: словно щупальца гигантского осьминога протянулись по равнинам Франции, любое из которых могло схватить и не выпускать добычу, пока остальные в это время смыкались для ее удушения.
Разумеется, это продвижение имело свои проблемы и недостатки, ставшие предметом самого тщательного и вдумчивого изучения для военных историков на последующие 40 лет. Излюбленной мишенью критики стала очевидная слабость немецкой кавалерии, так и не сумевшей войти в боевое соприкосновение и с Мак-Магоном, и с Фроссаром. Кронпринц был озабочен отправкой конных разъездов через проходы Вогез, в то время как продуманный отвод сил Фроссара позволил 2-му корпусу вообще избежать всякого соприкосновения с противником. Таким образом два самых уязвимых корпуса французской армии беспрепятственно отступали. Лишь постепенно, далеко не сразу, германские командующие сумели применить в бою кавалерию с присущей молодым офицерам дерзостью, как того требовал сам Мольтке. Пресловутая неповоротливость немецкой кавалерии обусловила нехватку у Мольтке сведений о передвижениях французов. Где Мак-Магон? Ушел на север к Битшу или же на запад к Саверну? Куда направился Базен? На юг к Лангру или на запад в Мец? До самого 9 августа Мольтке не знал, отступали ли французы на запад, и поэтому не мог дать соответствующие распоряжения, а потом все-таки упомянутые распоряжения были даны, но носили самый общий характер – действия войск должны быть достаточно гибкими, чтобы разделаться с французами везде, где бы они ни были обнаружены.
Эти приказы требовали, чтобы 3-я армия продвинулась через Сар-Юньон и Дьёз, 2-я армия продолжила переход вдоль главной дороги на Сент-Авольд, в то время как 1-й армии предстояло вернуться к первоначальной линии продвижения через Зарлуи на Буле. Было непросто высвободить последние две армии и пустить их по двум дорогам, проходившим так неудобно близко друг к другу. Штейнмец явно не облегчал ситуацию. С 6 августа его отношения с Мольтке и с Фридрихом Карлом оставляли желать лучшего. Он предоставлял о своих передвижениях лишь абсолютный минимум сведений и общался с Мольтке, только когда считал необходимым пожаловаться на то, что, дескать, 2-я армия занимается браконьерством в его районе реквизиции и пользуется предназначенными для него дорогами. В целом немцы куда сильнее ощущали неувязки административного характера при вторжении, чем пользу от него. Проливной дождь еще сильнее осложнял им жизнь, чем французам. У них был более высокий процент не используемых в ходе кампании резервистов, у них не было ничего похожего на бивачные палатки, которые так облегчали жизнь их противнику, соответственно достаточно высока была и заболеваемость в течение этих первых двух недель августа. Проблем, связанных с переброской такого количества войск на таком узком фронте, было великое множество. Девять армейских корпусов, идущих на Мец, располагали лишь двумя хорошими дорогами для своих сражающихся войск и для конвоев войскового подвоза, полицейских, административных и медицинских служб, плетущихся в хвосте. И потом, существовали ведь и гражданская администрация, телеграф, почтовая и курьерская службы, железнодорожники и тыловые медицинские эшелоны. Была и ставка короля, раздутая до невозможности, как мы уже убедились, не только из-за придворных гостей, но и административного костяка, который решили прихватить с собой Бисмарк и Роон для решения внутренних административных вопросов, а также связанных с международными отношениями Пруссии.