Конечно же, ничего подобного нельзя сыскать в государственных порядках у англичан, что и отметил Полидор Вергилий47
в своей «Истории Англии». В своем сочинении он пишет: «До этого времени (он писал о жизни короля Генриха I48) короли не привыкли собирать народные собрания, существовавшие для того, чтобы дать совет, но редко созывавшиеся. Поэтому можно с уверенностью утверждать, что хотя это учреждение и было установлено Генрихом, изобретено оно было еще в древнейшие времена и всегда имело столь глубокие корни, что сохранилось и до наших дней. Это произошло потому, что все то, что, как считалось, имеет отношение к благу и сохранности государства, было подчинено совету; и если какой-нибудь указ был издан либо по воле одного короля, либо одного народа, то он не имел силы до тех пор, пока не был утвержден положенным образом властью совета. А чтобы совету не воспрепятствовали суждения неопытной и вульгарной черни, неспособной судить о чем-либо мудро, с самого начала было ясно определено особым законом, кто из общности духовенства, кто и в каком количестве от остального народа должен быть представлен в этом совете. Они обычно называют его “парламент” в соответствии с французскими обычаями, так что каждый король, как правило, созывает его в начале своего царствования, а позднее собирает его по своему решению так часто, как это по его суждению требуется»49. Таковы слова Вергилия. Некий старинный автор, который когда-то являлся канцлером Англии50, изложил то же мнение в тридцатой главе своего сочинения под названием «А learned commendation»: «король, — говорит он, — не может лично или же через своих министров вводить налоги, субсидии или же другие поборы (какие бы то ни было) для своих подданных, он также не может изменять их законы, или же издавать новые законы без согласия и поддержки всего королевства, выраженных в воле парламента»51.Однако изо всех этих законов (а они существуют почти у всех народов) ни один не представляется мне столь замечательным, и достойным упоминания, как испанский. Когда на своем арагонском всеобщем совете определяют королей Арагона, то присутствующие разыгрывают нечто вроде представления, чтобы этот вопрос у всех закрепился в памяти навечно. Они вводят человека, которого титулуют как «Правосудие Арагона» и по решению народа объявляют его более великим и более могущественным, чем король. Затем они обращаются к королю с торжественной речью, в которой определяются четкие условия и порядки. И при этом звучат слова, которые мы желаем привести здесь из-за их необычайности и исключительности смелости этого народа, сумевшего обуздать своих королей: