Франсуа Гизо: политическая биография

В конце февраля 1845 г. были начаты переговоры, которые вели со стороны России Н. Д. Киселев, со стороны Франции – барон де Барант, формально продолжавший занимать пост посла Франции в России. Переговоры происходили очень медленно, поскольку обе стороны не желали отменять установленные ими покровительственные тарифы. В марте 1846 г. Гизо, после совещания с министрами торговли и финансов сообщил Н. Д. Киселеву, что французское правительство считает невозможным отменить принятый в прошлом году закон, устанавливавший покровительственные пошлины для французских судов в Средиземном море. Гизо предложил установить равные пошлины для судов, идущих с Балтийского моря, но оставить существовавшие с 1845 г. пошлины для судов, следующих в Черное море или выходящих из его портов. Переговоры чуть было не сошли на нет, поскольку Киселев заявил, что в таких обстоятельствах «нечего продолжать переговоры». В итоге русское правительство не согласилось с французскими требованиями относительно сохранения дифференцированных пошлин для французских и русских судов, но признало принцип взаимности в отношении судоходства и таможенных порядков (ст. 1, 3). К тому же русское правительство согласилось с французскими предложениями, устанавливающими различия в пошлинах между портами Северного и Балтийского морей, с одной стороны, и Средиземного, Черного и Азовского морей, с другой стороны (ст. 3, 7). В августе 1846 г. Киселев получил окончательные инструкции от своего правительства и 16 сентября 1846 г. трактат о торговле и мореплавании был подписан, а 20 октября ратифицирован[671].

С этого времени в отношениях между Францией и Россией наметилась тенденция к лучшему. Указом императора Николая I от 12 октября 1846 г. Барант за свое активное участие в заключении русско-французского торгового договора получил орден Александра Невского[672]. Когда Великий князь Константин Николаевич в апреле 1846 г. посетил Тулон, совершая путешествие, ему был оказан самый любезный прием со стороны французских властей, несмотря на то, что Великий князь путешествовал инкогнито.

Когда в 1846 г. во Франции разразился неурожай, помощь ей оказала Россия, вывозившая во Францию хлеб через Черное море. Причем если раньше привилегии получали суда с зерном, заходившие в порт Марселя, то теперь льготы были распространены и на другие средиземноморские порты Франции[673]. Однако ввоз русского хлеба был осложнен вследствие финансовых трудностей, которые испытывала Франция из-за чрезмерных спекуляций акциями железнодорожных и других акционерных предприятий. Долг Французского банка составлял 368 млн франков; для уплаты «чистыми» деньгами у него оставалось всего 71 млн франков. В это время Французскому банку была оказана помощь с той стороны, откуда ее меньше всего ожидали. Император Николай выразил желание купить у банка французских государственных бумаг на 50 млн франков по весьма выгодному курсу. 16 марта 1847 г. между Французским банком и Н. Д. Киселевым была заключена соответствующая конвенция[674]. Как отмечал А. Л. Рохау, эта финансовая операция вызвала большое удивление во Франции: «Одни говорили, будто император Николай хочет только блеснуть и придать себе важность, другие уверяли, что покупкою государственных бумаг он хотел приобрести средства влияния на французскую биржу и, таким образом, на французскую политику…»[675] Рохау не без оснований объяснял этот шаг русского правительства стремлением России облегчить сбыт своего хлеба, затрудненный финансовыми проблемами Франции[676].

После оккупации Кракова австрийскими войсками, являвшейся грубым нарушением договоров 1815 г., французская общественность настаивала на немедленном прекращении их действия для Франции, на ее вмешательстве в конфликт с целью защиты Краковской республики и критиковала правительство за бездействие. Гизо же считал, что необходимо соблюдать договоры; оккупация Кракова является противозаконным актом, но это не повод для того, чтобы Франция приняла вооруженное участие в событиях, так как в подобном случае Франция вновь окажется перед лицом коалиции, гораздо более опасной, чем в 1814 г., а итогом будет военное поражение и революция внутри страны.

Французский протест был редактирован в столь умеренных выражениях, что как Н. Д. Киселев, так и К. В. Нессельроде, прочтя его, поспешили высказать чувство удовлетворения[677].