Франция в начале XVII века (1610–1620 гг.)

Несомненно, что такие колебания между двумя лагерями часто разрешались в пользу правительства.[668] Но не менее часты были и другие случаи, когда колебаний не было вовсе, и дворяне притягивались к принцам, как железо к магниту. Этим объясняется тот факт, что дворянская кавалерия в армии Конде все росла и росла.[669] К середине ноября у него уже было около 13 тысяч французских войск и 500 рейтаров под командованием графа Витгенштейна, который успешно пришел к Конде через Шампань, разбив у Труа королевский отряд.[670]

Между тем королевские военные силы были разделены на 3 части (армии Буадофена и д'Анкра, гвардия при короле). Поэтому решать дело сражением в Пуату было невозможно.[671] Конде был намного сильнее Буадофена. К тому же он опередил Буадофена при переправе через Вьенну, которая была последней водной преградой перед Пуату. Роялисты сильно рассчитывали на трудности переправы через нее большой армии принцев, но эти расчеты не оправдались,[672] и Конде мог беспрепятственно, умножая по пути свои дворянские полки, двигаться на юг, к Гиени, запирая королю обратный путь в Париж. Понятны те настойчивые просьбы и требования о присылке подкреплений Буадофену, которые шли из Пуату и окружающих провинций к правительству в Бордо.[673]

Но именно этого правительство и не могло сделать, так как, в силу сложившейся на юге обстановки, опасалось оставить двор без армии. Хотя с церемониями браков и обменом принцесс очень спешили, но раньше конца ноября закончить их не удалось,[674] а тем временем происходили следующие события в Гиени и Лангедоке.

Возобновив работу в Ниме, гугенотская конференция решила присоединиться к Конде («раз уж война началась во всем королевстве, то нет никаких оснований оставаться нейтральными»[675]) и послала 31 октября делегатов к принцу с условиями соглашения. Она постановила продолжать заседания до тех пор, пока будет длиться война. Это означало непрерывный контроль над принцами, ибо военные силы и денежные средства гугенотов оставались в ее распоряжении, а Конде предоставлялось лишь право давать советы и оказывать содействие. Все поручения на набор войск тоже должны были находиться в распоряжении конференции.[676] Она же назначала на все должности (губернаторские, судебные и финансовые, освобождавшиеся на юге из-за смерти или отсутствия владельцев), причем назначала даром, и эти должности должны были впоследствии по мирному договору с королем остаться у новых владельцев.[677] В провинциях, где гугеноты не имели своих крепостей, Конде должен был предоставить им таковые из числа захваченных им городов. В гугенотских же крепостях Конде не мог распоряжаться совсем. Союзники не имели права заключать сепаратного мира с королем. Цели борьбы гугенотов с правительством состояли в следующем (помимо уже перечислявшихся пунктов о реформе Совета, испанских браках и др.): Нантский эдикт должен быть издан в своей первоначальной форме[678] и все добавления к нему (т. е. крепости, гарнизоны и т. д.) зарегистрированы парламентами; наказ гренобльской конференции должен быть принят правительством целиком, и Беарн присоединен к гугенотской организации.[679] Осуществление этих требований означало бы невиданное еще до той поры усиление гугенотской партии.

В залог выполнения программы Конде должен был отдать гугенотам один из только что захваченных им городов, а для непрестанного контроля над принцами два делегата конференции оставались при них в качестве советников.

Конференция составляла свои требования в период успеха Конде, и все крупнейшие гугенотские сеньеры поддержали ее. Примкнули даже и некоторые города: Эгморт, Жаржо, Ларошель. Но следует подчеркнуть, что даже после отправки делегатов к Конде на конференции еще продолжалась борьба партий, и умеренные депутаты городов добились посылки делегации к правительству с уверениями в своей лояльности и просьбами удовлетворить претензии принцев.[680] Больше того: стали обостряться противоречия внутри гугенотской партии.

Невзирая на постановления конференции, гугенотские гранды сами стали назначать комендантов в крепости и губернаторов в города, смещая королевских ставленников. Они вмешивались в выборы городских муниципалитетов, ставили новые гарнизоны, набирали в Севеннах солдат для своих отрядов и т. д. Обнаружилось, что они не желали быть у конференции на поводу и сами претендовали на руководящую роль.' Гугенотские города (Монтобан и др.) тщетно пытались с этим бороться. Анархия начинала захлестывать сельские местности.[681]