Начало XVII в. было тем периодом, когда торгово-промышленная буржуазия резко отделила себя в политическом плане от родовитого дворянства и знати. Она как носительница прогрессивного начала ушла вперед, а ее бывшие союзники в междоусобных войнах XVI в. стремились вернуться вспять. Буржуазии гражданская смута и ослабление королевской власти были теперь вредны, а знать и родовитое дворянство по-прежнему видели в смуте наилучший способ для достижения своих целей. Она осуждала как разбой и грабежи, которым предавались дворяне при всех удобных случаях, так и вообще всю линию политического поведения феодальной знати и родовитого дворянства. В этом, как в зеркале, отразилось выросшее политическое сознание буржуазии. Но в социальном плане буржуазия все еще находилась под обаянием блеска дворянского имени и ранга. Сознавая свое приниженное положение, «фотюра» стремилась затушевать его при помощи некой социальной мимикрии, которая в глазах дворян не имела никакой цены, но в буржуазной среде пользовалась успехом. Эта мимикрия выражалась в форме фамилий, подделывавшихся под дворянские, в быту, костюме, образовании и т. д. «Буржуа-дворянин» был типичной фигурой задолго до Мольера, но в начале XVII в. вызывал не насмешку, а признание. Насмешка как факт социальной психологии могла появиться лишь с зарождением чувства классового достоинства.
Чрезвычайно важен вопрос о воздействии экономических и политических требований буржуазии на повседневную конкретную деятельность абсолютистского правительства. Французская буржуазия в начале XVII в. представляла собой значительную силу, и правительству постоянно приходилось учитывать ее интересы. Дворянское государство эксплуатировало в интересах господствующего класса накопления буржуазии — это бесспорно. Но не следует думать, что буржуазия с удовольствием выворачивала свои карманы и вообще довольствовалась скромной долей дойной коровы. Такую роль ей отводило дворянство, которое считало работу всех подчиненных слоев общества осмысленной лишь в том случае, когда она создавала материальную базу для процветания господствующего класса. Сама же буржуазия относилась к делу совсем иначе, и всякий раз, когда вымогательства фиска становились чересчур обременительны и, с ее точки зрения, неоправданы, она заявляла решительный протест. Всякое мероприятие правительства вызывало ее сочувствие или порицание, и правительство принуждено было в известной мере считаться с мнением буржуазии. В частности, в период междоусобицы 1610-х годов ее политическая позиция имела для правительства огромное значение. Со времени гражданских войн XVI в., когда буржуазия обоих вероисповеданий выступала против абсолютизма, прошло всего лишь 3–4 десятилетия, и они были живы в памяти всех, а в памяти правительства — в особенности. Поэтому старые министры Генриха IV, правившие страной во время регентства Марии Медичи, стремились заручиться поддержкой буржуазии.
Многие мероприятия правительства в области промышленности и торговли свидетельствуют о том, что оно действовало прямо по подсказке буржуазии. Разумеется, далеко не все требования буржуазии правительством выполнялись, но даже частичное удовлетворение ее нужд представляло собой закрепление в законодательстве, в административной и судебной практике успехов, достигнутых на пути развития страны в буржуазном направлении. Интересно сопоставить, например, наказы буржуазии на Генеральных штатах 1614 г., равно как и аналогичные более поздние ее пожелания, с теми рассуждениями и проектами, которые содержатся в «Политическом завещании» Ришелье — произведении, представляющем собой как бы сгусток политического опыта этого крупнейшею деятеля французского абсолютизма. Такое сопоставление дает основание для вывода, что в корне всех содержащихся в этом трактате прогрессивных для того времени взглядов лежат конкретные требования буржуазии. Разумеется, Ришелье приспособил их в известной мере к нуждам абсолютистского государства, но не отверг и не исказил их, так как все они были направлены на усиление централизации страны, т. е. преследовали цель, которой была подчинена и вся деятельность самого кардинала. Глубокое замечание Маркса о королевской власти как продукте буржуазного развития страны[191]
прекрасно иллюстрируется и на этом частном примере.