Французская демократическая миссия в Европе и ее конец

Непременные требования рейнско-сепаратистских кругов шли навстречу этим представлениям. То, что было сделано во время ноябрьского переворота Аденауэром и Каасом в Западной Германии и Хаймом в Баварии /в 1918г. – И.Б./, привело сепаратистское движение к стремлению отделить оккупированную Западную Германию от прусского механизма. Это сепаратистское движение уже через недели после переворота агитировало и конспирировало в этом направлении под лозунгом: «отделение от Берлина» /см. статью Гюи де Траверсэ в «Парижском обозрении», 1928г., т.6, с.404 и след.; с.580 и след.; об отношениях Аденауэра и вождей Баварской народной партии см. особенно с. 437 и след., и с.604 и след./. Сепаратистское движение дало французам сигнал о том, что будто бы повсюду в Рейнланде преобладает ненависть к Пруссии. На этом основывался Баррес, постоянно представляя доказательства сепаратистских стремлений рейнского населения. Следовательно, волю рейнландцев было необходимо только поддержать и организовать ее воплощение. Они будто бы были уже готовы к признанию и принятию французской миссии и нуждались лишь в толчке для окончательного перехода на сторону Франции. Баррес выдвигал всё новые требования о создании экономических и финансовых связей, которые привяжут рейнландцев к Франции и только к ней /см. к этому – его речи в Палате от 06.02, 02.07 и 27.03.1920г./.

Историческое заблуждение Барреса и выстроенной на такой идеологии рейнской политики заключалось в том, что она покоилась на силе миссионерской веры, которая давно была утрачена. Франция всё еще питалась воспоминаниями о своей успешной миссии, когда во время ее революционной войны ей счастливо свалились с неба рейнские территории, так как французские революционные солдаты, как военные представители этой идеи тогда обладали силой, с которой она в значительной степени духовно согласовывалась, а существовавший здесь абсолютистский порядок больше не имел никакой жизненной силы. Эта единственная в своем роде ситуация и теперь должна была свести всю идеологию к французской миссии в отношении Рейнланда. При этом забыли только, что действительность, между тем, стала совершенно другой.

Недостаточно было того, что Пруссия изображалась рейнландцам как опора абсолютистского гнета, чтобы уже на этом могла быть основана действенность миссионерской идеи Франции. Воззрение Барреса при содействии антисепаратистских пфальцских чиновников проходило мимо того факта, что «жестокая Пруссия», в действительности, не имела отношения к «гнету» в Рейнланде. Открывшаяся антипрусская пропаганда Франции совершенно не понималась рейнландцами. С другой стороны, и внешнему наблюдателю представлялась полностью не объяснимой антипрусская пропаганда этого периода, так как Пруссия уже демократизировалась и посредством веймарской конституции была лишена гегемонистского положения в Германии. Это становится ясным, если эту конституцию анализировать с точки зрения идеологии французской миссии в отношении Германии. – Пруссия должна быть абсолютистской, даже если она фактически управляется демократическим образом; Пруссия должна угнетать Рейнланд, даже если об этом не идет и речи – иначе не может быть обоснована демократическая миссия Франции в отношении Рейнланда! Как носитель демократической миссии, Франция снова и снова нуждалась в противостоянии абсолютистскому государству, в отношении которого она провозглашает лозунги свободы, и собирается сделать действенной свою миссию. Только так может быть осознано это явное насилие над действительностью.