Не только стычки с племенами бедуинов и с мамлюками досаждали французам, но и враждебное отношение жителей городов и деревень. Догеро в своем дневнике отмечает, что крестьяне не хотели давать французам ни воду, ни еду даже за деньги: «Мы не смогли испить воды из болотца, находившегося неподалеку от деревни и имевшего трупный запах. Местные жители не хотели даже за золото нас туда отвести. Они нам казались настолько подозрительными, что мы даже направили пушки на их жилища, чтобы их припугнуть»{504}
; «Там, как и в других деревнях, которые мы проходили, мы могли достать пропитание только угрозой кары и за деньги. Но население пренебрегало нашими деньгами... они были злобными и убивали французов, если те шли поодиночке»{505}. Часто в дневниках упоминается о массовом бегстве крестьян, с семьями, скотом и продовольствием при приближении французских войск, о чем писал Пуссьельг в отчете Директории{506}.Немусульманское население относилось к французам в целом более доброжелательно и сотрудничало с ними активнее. Впрочем, и мусульманам приходилось так или иначе взаимодействовать с завоевателями, потому как они прекрасно знали, что сопротивление чревато расправой: в своих прокламациях Бонапарт прямо предупреждал об этом. Первая же прокламация содержала следующие слова: «Да будут дважды благословлены те жители Египта, которые перейдут на нашу сторону, - их положение улучшится, и они повысятся в чинах. Да будут благословлены также те, кто останутся у себя дома и не присоединятся ни к одной из воюющих сторон. Когда они нас узнают лучше, они поспешат стать на нашу сторону от всего сердца. Но горе, горе тем, которые станут на сторону мамлюков и будут сражаться против нас. Не найдут они после этого пути к спасенью и бесследно исчезнут»{507}
.Французы заключали мирные соглашения с отдельными племенами бедуинов, организовывали в населенных пунктах администрацию с участием местных жителей. В то же время французское командование предписывало солдатам уважать традиции страны. В дневниках нередко встречаются упоминания и о том, что жители того или иного населенного пункта хорошо отнеслись к французам, и это действительно могло иметь место{508}
. Тем не менее основным стимулом для египтян, если не дружить с французами, то хотя бы сохранять нейтралитет, была не благодарность «освободителям», как утверждала наполеоновская пропаганда, а страх. В воздухе постоянно витала враждебность. Восстания против оккупантов, когда ненависть оказывалась сильнее страха, свидетельствовали об этом, поэтому и сами участники экспедиции не строили иллюзий по поводу подлинного отношения к себе египтян. Так, Догеро писал, что во время похода из Каира в Александрию жители местечка эль-Менаир «отнеслись с большим почтением к нам, что не является обычным обращением этих господ с заблудившимися путниками»{509}. Портной Бернуае отмечает, как изменилось настроение населения после взятия французами Каира: «За последние несколько дней я заметил изменения в отношении турок (здесь - мусульман.Свидетельства того, что именно страх удерживал местное население от стычек с французами, встречается и у ученых. Так, инженер Жоллуа отмечает, что, когда кавалькада французов отправилась к пирамидам, египтяне вышли из домов, однако не тревожили французов и были покорны, потому что боялись их{514}
.