Французская экспедиция в Египет 1798-1801 гг.: взаимное восприятие двух цивилизаций

По мнению французов, на местных жителей, которых они называют «ленивые канальи»{572} и «жестокие дикари»{573}, оказало влияние общее рабское положение страны, сделав их невежественными и пассивными. Поэтому чаще всего египтяне описываются как праздные люди, единственным времяпрепровождением которых является курение наргиле. Так, в письме родителям Буае создает следующий образ турка: «Представьте себе человека бесстрастного, принимающего события как есть и ничему не удивляющегося, который, с трубкой во рту, занят лишь тем, что просиживает задницу возле своих дверей на скамейке или перед домом какого-либо вельможи и так проводит весь день, не слишком беспокоясь о своей семье и детях»{574}. Инженер Вийер дю Терраж отмечает, что «торговцы располагаются перед своими магазинами и, сидя на циновках, пьют кофе и курят длинные трубки весь день»{575}. Морана удивляет, что в деревнях Египта жители не проявляли никакого интереса к французам: «Пока войска дефилировали перед их хижинами, они продолжали спокойно сидеть со скрещенными ногами, куря трубки и не выражая ни страха, ни заинтересованности»{576}. Офицер Малюс пишет, что после взятия Каира французами и воцарения там спокойствия, оккупанты «видели важных мусульман в желтых домашних туфлях и с длинной трубкой во рту, проезжавших по улице на ослах»{577}. Подчеркивая пассивность жителей Каира, Бернуае отмечает, что, если животное умирает на улице, его не спешат убирать, и оно лежит там, пока не иссохнет{578}. Состояние всеобщей лености передалось даже оккупантам. По свидетельству Малюса, французы, почувствовавшие при въезде в Каир необходимость «отказаться от европейских привычек и перенять обычаи страны»{579}, первым делом заимствовали как раз эту негативную сторону местных нравов - предались праздности{580}.

Участники экспедиции постоянно подчеркивают и другую черту местных жителей - крайнюю невежественность. Брикар отмечает, что жители деревень даже не знают, сколько им лет, что, с точки зрения европейца, выглядело крайне странно: «В целом они живут как дикие животные»{581}. Впрочем, и о горожанах он не высокого мнения: «Городские люди чуть больше приобщены к культуре, они всегда довольно ловки в обмане, ничего не сделают, если вы не держите в руке монеты; одновременно нахальные, крикливые, злобные и довольно робкие, они всегда преданы своей трубке»{582}. Отмечая невежественность египтян, Бонапарт в отчете Директории пишет, что они «предпочитают пуговицу нашего солдата экю в шесть франков»{583}. Об этом же сообщает и Бернуае с более подробными объяснениями: в одной из деревень солдаты были поражены тем, что местные жители, продавая им продукты, брали плату не деньгами, а пуговицами. По мнению портного, разгадка проста: «В этой стране женщины вставляют монеты в качестве украшения в прически, а наши пуговицы с дырками легко спутать с деньгами. Как видишь, это проистекает из довольно недалеких взглядов и обнаруживает состояние невежества, в которое погружены эти люди»{584}.

Тот же Бернуае скептически описывает и другое проявление непросвещенности - суеверие. По его словам, в Каире есть дерево, которое очень почитают местные женщины, веря, что оно возвращает им девственность даже после рождения детей, а девственность, по словам портного, очень ценится у мусульман{585}. «Поэтому, моя дорогая подруга, ты не очень удивишься тому, что Святая Мария, рожденная в этой стране, сохранила девственность и после родов»{586}, - саркастически заключает Бернуае.

Соответственно, на фоне невежественных египтян французы преисполнялись убеждения в собственном культурном превосходстве, и потому в дневниках и письмах не раз приводили сцены, подчеркивавшие это. Вот как Франсуа описывает вступление армии в Каир: «Отличие нашей одежды от той, что принята на Востоке, пышность облачения наших генералов (кроме Бонапарта) и простота нашего оружия, естественная жизнерадостность наших характеров, из-за которой казалось, что мы все время смеемся, чему воображение турок подсказывало совсем иное объяснение; - все подобные особенности только усиливали величайшее изумление этих людей, не знавших культуры»{587}. Очевидно, что для Франсуа культура - это, прежде всего, образ жизни, принятый в его стране. Некий драгун 14-го полка также противопоставляет «восточную серьезность» французской «веселости»{588}.