Французская экспедиция в Египет 1798-1801 гг.: взаимное восприятие двух цивилизаций

Участники экспедиции не только сами в какой-то мере старались следовать местному образу жизни, но и отмечали, что несоблюдение обычаев может привести к непредсказуемым последствиям. Бернуае рассказывает, как пришел по финансовым делам к одному «паше» домой, где слуги попросили его дождаться хозяина в передней. Однако Бернуае сам открыл дверь в комнату, где находился хозяин. Когда портной закончил дела и покинул дом, сопровождавший его переводчик объяснил, что своим нетерпением француз навлек на слуг наказание хозяина. Бернуае возмутился этой чрезмерной жестокости и вернулся в дом, заявив паше: «Это я сам, не зная обычаев страны, ворвался в дверь, а слуги ни при чем»{691}.

Франсуа повествует о более серьезных последствиях несоблюдения местных традиций. По его словам, генерал Мену, став главнокомандующим, начал вводить изменения не только в армии и административных делах, но и попытался реформировать местные обычаи, из-за чего стал непопулярен, тогда как его предшественники местных устоев не нарушали. Среди обычаев, упраздненных Мену, капитан называет традицию даровать одежду почета - кафтан - вновь назначаемым должностным лицам, а это, по его словам, «священная и обязательная церемония в традициях Востока»{692}.

Итак, на примере жителей Египта оккупанты формировали суждение о «восточных людях» вообще и делали обобщения относительно их нравов и обычаев, полагая, что они присущи всему Востоку. Именно эти «жители Востока» (les Orientaux) и были для французов теми «Другими», в сравнении с которыми оккупанты ощущали свое культурное превосходство и выделяли такие черты своего характера, как великодушие, гуманность, просвещенность. Потому в источниках личного происхождения и появлялись примеры того, как облагораживается местное население в процессе общения с французами. Наконец, сложившийся у французов образ восточных людей - раболепных и пассивных - определял поведение и действия оккупантов по отношению к местным жителям, причем некоторые методы обращения с египтянами возмущали даже отдельных участников экспедиции.

Ислам в источниках личного происхождения

С самого начала пребывания в Египте высшее командование Восточной армии призывало солдат уважать местные обычаи, в том числе религиозные. Бонапарт в обращении к армии кратко разъяснил основы религии местных жителей и то, как вести себя по отношению к ним: «Люди, с которыми мы собираемся жить, - магометане. Первый догмат их веры гласит: “Нет Бога, кроме Бога, и Магомет - его пророк”. Не противоречьте им; поступайте с ними так, как мы поступали с евреями и с итальянцами; оказывайте почтение их муфтиям и имамам, как вы оказывали его раввинам и епископам; проявляйте по отношению к церемониям, которые предписывает Коран, к мечетям, ту же терпимость, которую вы проявляли к монастырям и синагогам, к религиям Моисея и Иисуса Христа»{693}.

Каким оказалось впечатление от непосредственного соприкосновения с исламом у участников экспедиции, имевших уже некоторое представление об этой религии? Основной характеристикой ислама («магометанства» или «исламизма», как они его называли) французы считали фанатизм. Брикар пишет, что жители «соблюдают их [религиозные] законы с большой строгостью», а потому, во избежание бунта, надо не мешать им отправлять свой культ{694}. Догеро отмечает, что во время Каирского восстания «повстанцы демонстрировали такую энергию, на которую в этой стране вдохновляет только религия»{695}. Бернуае считает, что султан смог побудить к восстанию жителей Египта, поскольку «османский двор прекрасно знает о фанатизме египтян, считающемся одним из самых сильных на Востоке»{696}. Он же подчеркивает, что именно мусульманские священнослужители разжигали фанатизм толпы «коварными и бунтарскими проповедями, в которых взывали к авторитету Бога и его Пророка, чтобы еще больше возбудить это сборище бешеных; это - великое средство, которое служители культа используют, чтобы всколыхнуть и привести в действие правоверных»{697}; Франсуа описывает фанатизм Сулеймана, убийцы Клебера, который отправился на «священную войну» против французов, ожидая, что за эти действия его ждет райская жизнь{698}, и который во время мучительной казни держался очень стойко{699}.