Французская новелла XX века. 1900–1939

А генерал разошелся и все говорит, говорит…

— Вы принесли на алтарь служения родине свое зрение, вы ее спасли. Но вы еще не уплатили свой долг перед ней. Вы еще должны подать пример. Когда для защиты отечества мы потребуем от вас призвать к битвам новые поколения, вы будете всегда готовы ответить: «Мы здесь!»

VI

— Сволочи! Ах вы, сволочи!

Слова эти загремели в минуту приветственных возгласов: слепой вышел из строя и принялся кричать. Понеслись обличения, к которым примешивались упоминания о жене и ребятишках. Лавина обличений, которая вдруг срывается и несется скачками. Слепой отводил душу. Изо всех сил и во все стороны он выкрикивал то, что думал о гнусном мраке, окружавшем его, о мраке, носители которого имеют имена.

Секунда изумления.

Напрасно пианист с паническим энтузиазмом забарабанил марш «Самбра и Мозель», стараясь заглушить громкие оскорбления. Слепой орал во всю глотку. С быстротой гладиатора-ретиария кто-то бросился на него. Это певица. Она пыталась закутать его в складки знамени, как в смирительную рубашку. Он разорвал полотнище и оттолкнул эту женщину.

— Ах, нет! Нет! Только не ты! Падаль!

Он ощупью ищет дверь.

Вокруг свистят в воздухе палки слепых инвалидов, ищут его, стукают об пол. Он стал средоточием сумбурного кружения, угроз, перекрестных бранных слов, которые проносятся, как разъяренные летучие мыши, прошивая тьму ночи…

Взвивается голос скопца, визгливый фальцет, заглушающий все, даже клохтанье инвалида, у которого осталась только половина языка.

— Свинья!

— Мерзавец!

— Боже мой! Боже мой!

— Экий хам!..

— Уверяю вас, господин генерал…

— Так отплатил за доброту!..

— Пустое! Голова у него не в порядке. Шалый!

— Скажите лучше, буйно помешанный!

— Это не француз, не патриот!

— Вышвырнуть его за дверь!

— Грубиян!

— Паршивец!

Однако слышится и молодой голос:

— Бедный человек!

— Отойдите от него, мадемуазель.

— Ради бога, не приближайтесь к нему!

Настройщик был уже у лестницы.

Девушка бросилась ему наперерез. Заговорила вполголоса, умоляла:

— Мсье, мсье, осторожнее!

Он отстранил ее тыльной стороной руки:

— Убирайся! Ты тоже шлюха!

У ног его зиял пролет лестницы.

Он скатился по четырем-пяти ступеням, застланным ковровой дорожкой. Поднялся на ноги. Лакей подхватил его под мышку.

— А ты кто такой? Тебе что надо?

Человек в ливрее отступил, увидев поднятый кулак.

Внизу настройщик ударился о вращающуюся дверь, которая, как лопата, сгребла его и выбросила на улицу. Сердце у него колотилось с бешеной силой.

— Ах, сволочи! У меня жена! У меня дети!

Он шел без палки куда-то наугад. Наткнулся на дерево, на второе дерево, на третье. Вот край тротуара, мостовая.

— У меня жена! У меня ребятишки!

Он шел так уверенно, что никому и в голову не приходило помочь ему.

Он уже не мог сообразить, куда попал. Слышал только, что вокруг — автомобили. Слышал рычанье, как в зверинце. Разобраться в какофонии звуков ему не удавалось. Это было просто невозможно. В ушах шумело от прилива крови. Невозможно было определить, откуда идут звуки. Впрочем, он и не думал об этом. Он бежал.

Скорее, скорее прочь из этого автомобильного зверинца, смердящего бензином, тавотом, оглушающего рявканьем клаксонов, гудков и завыванием моторов.

И все это трепетало где-то в груди, в ритме «Марсельезы».

— У меня жена! Дети у меня!

Ветер от пролетевшего болида хлестнул его по лицу… Что-то огромное, отдававшее запахом горячего железа, остановилось почти у самой его щеки, пронзительно завизжав тормозами. Близко, так близко, что касался его плеча, застыл автобус. Слепой двинулся дальше, натолкнулся на туристскую машину, из которой кто-то трубным голосом кричал по-немецки:

— А это могила Неизвестного солдата!

………………

Страшный удар тарана в спину.

Внутри он отдался грохотом землетрясения.

Пламя пожара.

Собралась толпа.

Мертвый притянул к себе весь муравейник, черневший на проспектах, которые ведут к площади Звезды. К нему сбегались пешеходы. Около него останавливались автомобили. Толпа была в судорожном волнении. В передних рядах теснились — каждому хотелось видеть кровь.

Пожилая дама протискивалась вперед.

— Ах, боже мой! Это ужасно!.. Просто ужасно!

— Может, его мать! — говорили зрители.

— Представьте себе, господин полицейский. Это бедняжка инвалид, которому помогало наше Общество. Ему вздумалось пойти одному к Триумфальной арке на церемонию возжигания огня…

— Боже мой! Боже мой! — рыдала сопровождавшая ее девушка в светлом платье.

— И вот он попал под колеса… Его раздавили…

ТРИСТАН РЕМИ (Род. в 1897 г.)