Французский абсолютизм в первой трети XVII века

Испанскому послу в Париже официально сообщили о намерении Людовика XIII выехать в Лион, а оттуда после оформления союза с Савойей и Венецией — в Италию.[387] В марте к Лиону стали стягивать войска. Однако 12 марта неожиданно было решено выступить на запад, т. е. снова против гугенотов. Это решение было вызвано поведением последних.

После отъезда короля в Париж в конце 1621 г. гугеноты принялись срочно готовиться к кампании следующего года. Подготовка заключалась не только в сборе денег, наборе солдат и укреплении городов. Очень важно было успеть вернуть себе те города, которые в 1621 г. были взяты королем. В особенности это касалось крепостей, важных в стратегическом отношении. Вновь перешли в руки гугенотов Сент-Фуа, Тонейн, Сен-Сюрен, Клерак, Руайян (последний закрывал вход в Жиронду с моря). В Негрпелиссе и Сент-Антонене жители вырезали королевские гарнизоны.

Особенно спешил Роган, желая как можно полнее использовать свой авторитет, очень выросший после удачной помощи Монтобану. Он стремился не только подготовить территорию Верхней Гиэни и Лангедока в военном отношении, но и укрепить свою единоличную власть, освободившись от стеснительного надзора ассамблей — Ларошельской и окружной, т. е. Лангедокской (assemblée de cercle). Его отношения с ними становились все более натянутыми. В этих представительных учреждениях гугенотской партии преобладание принадлежало буржуазии и пасторам. Характерно, что Ларошельская ассамблея постановила принимать решения в итоге голосования не по сословиям (как это было принято в то время во всех сословно-представительных учреждениях, где каждая палата имела лишь один голос), а поголовно, что дало буржуазии решительный перевес. Так же обстояло дело и на окружных ассамблеях. Недаром на одном из заседаний Лангедокской ассамблеи Роган в гневе обозвал ее членов республиканцами и заявил, что предпочел бы возглавить ассамблею волков, чем ассамблею пасторов.[388]

Ассамблеи рассматривали гугенотских вельмож и дворян преимущественно как свою военную силу, обязанную подчиняться их решениям. Роган же хотел быть не только полководцем, но и политическим вождем, т. е. хотел самолично решать все дела, вести войну по своему усмотрению, распоряжаться денежными средствами, выдвигать условия на мирных переговорах и т. д. Естественно, что ассамблеи относились к нему очень настороженно, хотя и ценили его заслуги и таланты. Еще большие (и как оказалось, вполне обоснованные) подозрения они питали в отношении других гугенотских вельмож: Шатильона и Ледигьера, действительно вскоре перешедших в католичество и на королевскую службу. Еще в сентябре 1621 г. Лангедокская ассамблея сместила Шатильона с поста генерала Нижнего Лангедока и Виварэ, выбрав на его место незнатного дворянина.[389] Но уже в конце года, после снятия осады с Монтобана, этим постом завладел Роган. Сперва вся полнота власти продолжала оставаться у ассамблеи, ведавшей деньгами, издававшей распоряжения и т. п.; в военный совет Рогана она передавала лишь малозначащие дела. Но в начале 1622 г. Роган самовольно принял титул chef et général des églises réformées du royaume es provinces de Languedoc et Haute Guyenne et gouverneur de Montpellier, отнял y ассамблеи всю власть и сам стал облагать налогами деревни и города (причем в городах взимал принудительные займы с наиболее зажиточных горожан[390]), разверстывал следующие с них воинские контингенты, сам назначал членов своего военного совета и т. п. Города и ассамблея жаловались на него Ларошельской ассамблее, он не обращал на это внимания. В январе Ларошельская ассамблея дала ему полномочия вести с королем мирные переговоры, он оставил без внимания и это поручение. Он все больше переходил к политике принуждения городов, а это вызывало с их стороны сопротивление. Мы отмечали, что в буржуазных кругах крупных городов тяга к миру существовала всегда. На примере Монтобана в 1621 г. обнаружилось, что при соответствующих обстоятельствах эти настроения приводили даже к готовности сдать королю город, если можно было рассчитывать на приемлемые условия. Как видно будет из дальнейшего, случалось и так, что лишь присутствие Рогана в том или ином городе могло помешать сдаче.

Еще сложнее обстояло дело с мелкими гугенотскими городами. Гарнизоны в них, как правило, были очень малы,[391] укрепления находились в плохом состоянии. Роган не мог увеличить их гарнизоны; более того, он вывел из них солдат. В результате эти мелкие города оказались беззащитными и были оставлены на произвол судьбы. Опасность угрожала им со стороны королевской армии, но больше всего — со стороны католических дворян, которые без труда захватывали и жестоко грабили их. В сущности Роган систематически жертвовал мелкими центрами ради спасения крупных. В военном отношении мера была необходимой, но в политическом плане она ему сильно вредила.