Французский абсолютизм в первой трети XVII века

Самым же существенным было другое. Любопытно одно не отмеченное историками обстоятельство: и после смерти Люина не прекратился выход направленных против него памфлетов, а тон их стал еще резче. Самые большие и резкие памфлеты «Умирающая Франция» (La France mourante) и «Хроника фаворитов» (La chronique des favoris) нападали на покойника. В обоих памфлетах наряду с личными выпадами последовательно проведена критика политики Люина, защита притязаний знати (принцев крови, Марии Медичи и т. д.) на участие в Королевском Совете, осуждение войны с гугенотами. Неслучайно сочетание этих тем; уже было сказано о причинах нежелательности для знати сокрушения мощи гугенотов. Но зачем же было вспоминать об умершем фаворите? Ради достижения двух целей: для напоминания о провале военной кампании и для отвращения правительства от продолжения этой политики.

Правительство же, хотя Люина уже не было в живых, продолжило в следующем 1622 г. войну с гугенотами. Той же линии оно держалось и далее, пока в 1624 г. ее не перенял Ришелье. Выше было сказано, в силу каких причин она была необходима для укрепления абсолютизма. Поэтому нам представляется наиболее обоснованным мнение, что, останься Люин в живых, ничего бы не изменилось, т. е. продолжались бы война с гугенотами и осторожное — до поры до времени — лавирование во внешней политике.

Прежде чем перейти к кампании 1622 г., необходимо вкратце коснуться Ларошели и связанных с ней вопросов. Пока она еще оставалась в тени, хотя многие лица — и особенно католическое духовенство — считали, что именно этому очагу «ереси» надо было нанести решительный удар с самого же начала. Ларошельцы поспешили использовать сложившуюся обстановку. Королевская армия запирала им путь в глубь материка, но море было в их распоряжении. Поскольку у правительства не было никакого флота, они стали полными хозяевами прибрежных вод, захватив острова Олерон и Ре, а также порт Блэ (в верховьях Жиронды) и мешая бордосской торговле. Для борьбы с ними флот был совершенно необходим, но для его создания требовались крупные средства. Между тем финансовая политика Люина отличалась осторожностью. Источники для покрытия экстраординарных расходов — принудительные займы с чиновников, продажа новых должностей, субсидии с духовенства, займы у финансистов — свидетельствовали о боязни повышать налоги и создавать затруднения в связи с возможными выступлениями народных масс. Даже при извлечении доходов от привилегированных сословий была заметна сугубая осторожность; правительство не решалось предъявить им более обширные требования. Оба пути — нажим на церковь и чиновничество, повышение налогов — казались ему опасными. При этих условиях создание своего флота было делом невозможным, что и отвело на несколько лет угрозу от Ларошели.

После смерти Люина очень остро встал вопрос о составе правительства, точнее об его главе. В окружении короля не было человека, который мог бы наследовать Люину и пользовался бы таким же доверием Людовика XIII. Последний вообще мало доверял людям, и государственным деятелям в частности, но зато, раз уверившись, не менял своего к ним отношения. Особенно ярко это сказалось потом на отношениях его с Ришелье.

О том, что нельзя было доверять Марии Медичи, свидетельствовало истекшее пятилетие (1615–1620 гг.). Правда, теперь за спиной королевы-матери виднелась фигура Ришелье (пока еще епископа Люсонского), фигура, уже привлекавшая особое внимание таких тонких и проницательных дипломатов, как венецианский и тосканский резиденты. Но на нем лежала тень неприятного для короля прошлого: в 1616— 1617 гг. Ришелье был министром в правительстве временщика д'Анкра, убитого затем по приказу Людовика XIII, в 1619–1620 гг. — советником Марии Медичи во время вооруженного выступления ее и знати против правительства. В его талантах никто не сомневался. Всем было известно, что именно он вел всю дипломатическую игру своей покровительницы и вел успешно. Его уже начинали бояться в придворных кругах, тем более что его былые качества — вкрадчивость и льстивость — все больше вытеснялись холодным спокойствием и все явственнее выступало его честолюбие. Он желал быть кардиналом, и Мария Медичи усиленно за него хлопотала. Король и Люин поддерживали официально через французского посла в Риме ее усилия, но в беседах с нунцием и в секретной переписке с папой предупреждали о нежелательности пожалования епископу Люсонскому кардинальской шляпы. Этот высший церковный сан дал бы его обладателю важное место не только во французской церкви, но — что было неизмеримо опаснее — и в Королевском Совете, куда надеялась ввести его Мария Медичи. В тот момент первым членом Совета (по важности сана) был кардинал Рец, но Ришелье несомненно метил именно на это место.