Французский абсолютизм в первой трети XVII века

Людовик XIII уважал старых советников своего отца и доверял им. Но их ряды поредели. Самый значительный из них, Вильруа, умер еще в 1617 г. Президенту Жаннену, пользовавшемуся заслуженной репутацией опытнейшего политика, было 80 лет, и жить ему оставалось меньше года. Столько же лет было хранителю печати де Вику, назначенному на этот пост после смерти Люина и также умершему через несколько месяцев. Канцлер Силлери был столь же стар. Государственные секретари, за исключением сына канцлера Пюизье, являлись при всех своих знаниях и опыте деятелями второго плана. Старшее поколение крупных сановников сходило со сцены, а преемников у них не было.

Глава Королевского Совета, кардинал Рец, человек скромный, известный своим благочестием и христианскими добродетелями, не имел в государственных делах собственного мнения и был в Совете декоративным лицом, а не руководителем. Оставались еще двое — принц Конде и генеральный контролер финансов[383] Шомбер.

Последний представлял собой интересную фигуру. Как и Сюлли, он был генералом, ведавшим одновременно государственными финансами. Граф Анри де Нантейль де Шомбер (1575–1632 гг.), сын немецкого капитана, натурализовался во Франции, женился на дочери герцога д'Аллюина, чей титул он затем получил. Его большая карьера началась в 1616 г., когда Ришелье, будучи министром в правительстве д'Анкра, послал его в Германию, где Шомбер сохранил многие связи. Там он должен был убедить протестантских князей, чтобы те не доверяли агитации французских грандов, воевавших с правительством.[384] Хотя король долгое время с подозрением относился ко всем, кто был связан с д'Анкром, Шомбер был в 1619 г. назначен генеральным контролером финансов и начальником артиллерии (grand maître de l'artillerie). Вряд ли можно сомневаться, что именно вторая должность, к которой он вполне подходил, повлекла за собой первую. Предстояла война с вельможами, и расходами на войну следовало ведать лицу, возглавлявшему артиллерию (в свое время Сюлли также занимал обе эти должности). Поскольку должность коннетабля после смерти Люина оставалась вакантной, Шомбер оказался едва ли не самым видным лицом во французском генералитете (маршалом он стал в 1625 г.). Он пользовался репутацией умного и осторожного военачальника и вполне честного человека, что было редким явлением в финансовом ведомстве. Но никаких крупных талантов и быстрого ума за ним не числилось.[385] Главная его функция заключалась в изыскании средств для ведения войны. На руководящий пост в правительстве он явно не годился.

Принц Конде имел за спиной бурное прошлое. После смерти Генриха IV и до своего ареста в 1616 г. он возглавлял оппозицию знати и воевал с правительством. Его союз с гугенотскими вельможами способствовал тому, что после кампании 1615–1616 гг. принц стал по Луденскому договору главой Королевского Совета, отстранив старых министров Генриха IV, правивших при регентстве Марии Медичи с 1610 по 1616 г. Но торжество знати и ее вождя длилось всего около месяца. Конде был арестован и заключен в Венсенский замок. Затем в период борьбы с вельможами, объединившимися с Марией Медичи, Люин освободил Конде и ввел его в Совет на скромных началах советника. Этот шаг был продиктован желанием лишить знать благовидного предлога для оппозиции: первый принц крови был допущен к государственным делам и не имел оснований для жалоб. По подобным же мотивам была после 1620 г. приобщена к государственным делам и Мария Медичи. Действительно Конде не брался снова за оружие, чтобы обратить его против правительства. Но у него были на это свои причины.

Вплоть до рождения Людовика XIII в 1601 г. Конде был при Генрихе IV, не имевшем законных сыновей, «возможным наследником» престола, как ближайший его родственник по мужской линии. Теперь, в 1622 г., подобная ситуация могла повториться. У Людовика XIII не было детей, и наследником престола был его брат Гастон. Следовательно, только последний отделял принца от возможного наследования короны, и Конде считал, что у него имеется больше шансов, чем их было в свое время у Генриха Наваррского, наследовавшего в конце концов трем своим бездетным кузенам. Эти надежды отвлекли Конде от его прежней роли вождя феодальной аристократии. Они же внушили ему желание расправиться с гугенотской партией как можно скорее и как можно круче, чтобы обеспечить себе затем благополучное царствование. Так он и объяснил свои действия современнику, недоумевавшему (как и многие) по поводу странности его поведения,[386] ибо Конде, сын и внук вождей гугенотов XVI в., был в своей ненависти к гугенотам последовательнее любого церковника-«святоши» (dévot).