Французский Трофей 2. После войны

– Жива, Андрей Ионыч, – ответила медсестра, не выпуская руку пациентки.

Правда, та была едва ли не синюшного цвета, и, кажется, в любой момент готова была преставиться, но хваталась за жизнь.

Михайловский оставил на Женю наложение последних швов и занялся пациенткой, чтобы та все же не умерла у них на операционном столе. Эфир убрали, запахло камфарой, Андрей Ионович вместе со старшей сестрой все же стабилизировал пациентку. Давление начало потихоньку расти. Пульс, хоть и слабый, стал ровным. Женя закончила последний шов и наложила стерильную повязку.

Когда все наконец-то закончилось, она словно вернулась в реальный мир. Там аплодировали студенты, сестры отчитывались, что оба младенца в порядке, и женщину переводили в палату. Сил хватило дойти до рукомойника, и вот уже там перед глазами у Жени все поплыло, а в ушах зашумело.

Как на беду, Михайловский задержался в операционной, а когда зашел в умывальню, уже обнаружил Женю лежащей на полу.

– Сестра! – рявкнул он в закрывающуюся дверь, а сам кинулся к Жене. – Женечка, душа моя, – он лишь коротко ополоснул руки от крови и похлопал девушку по щекам. – Нюхательную соль! – распорядился он ошарашенной медсестре.

Женя очнулась от резкого запаха и села, не понимая как она вообще оказалась на полу.

– Андрей Ионыч, мне что-то нехорошо, – выдохнула она, отстраняя от себя флакон, и вскочила, бросившись к корзине, куда отправлялись их залитые кровью фартуки. Пару минут ее мучительно выворачивало. Но потом стало легче. Она села, привалившись к стене, и тяжело дышала.

– Маша, водички, – распорядился Михайловский, глянув на медсестру, и подошел к Жене. – Переволновалась, душа моя, – без намека на брезгливость, да и с чего бы, он погладил Женю по спине. – Ничего, душа моя, все будет хорошо. Как говорится, до свадьбы заживет.

– Похоже на то. Мне ужасно неловко, простите, Андрей Ионыч, – покачала она головой. – Хорошо не у стола упала, вот был бы позор.

– Ну что ты, – Михайловский взял стакан, принесенный Марией, и протянул его Жене. – За столом ты бы не упала, с твоим-то железным характером, – подбодрил он, улыбнувшись.

– Спасибо, – кивнула она и по глоточку принялась пить воду. – Мне уже лучше. Видимо, переволновалась.

– Давай-ка мы с тобой перекусим немного, а потом навестим нашу пациентку, – предложил Михайловский. – Прогулка тебе будет на пользу. А погода-то сегодня какая, аж душа поет.

Женя согласно кивнула, умылась и прополоскала рот, и они с Михайловским привели себя в порядок после операции, и в подобающем виде отправились подышать воздухом и размять ноги.

До ресторации идти было не очень далеко, зато через аллею.

– Ну как ты, душа моя, получше? – Михайловский погладил ее руку на своем предплечье.

– Да, на воздухе гораздо лучше, – кивнула она, держа его под руку. Со стороны они бы сошли за отца и сына. – Поем и станет лучше.

– И вина красного обязательно, – закивал Андрей Ионович.

Он и не задумывался, как они выглядят со стороны, и в ресторации готов был отодвинуть стул Жене, но об этом позаботились официанты для них обоих.

– Не переживайте за меня так, ничего страшного не случилось, – попросила его Женя, пока они заказывали обед. Вино и закуски им принесли еще до горячего.

– Как же мне не переживать, – вздохнул он, отослав официанта, чтобы самому наливать вино. – Ты на поле боя чувств не лишалась, а тут вон оно как… Или это с приближением свадьбы женская сущность сильнее становится? – улыбнулся врач.

– Нет у меня никакой женской сущности, – насмешливо фыркнула она. – И мужской тоже нет, все выдумки. Все люди как люди, за свадьбу я не волнуюсь вовсе.

– Ну как тебе будет угодно, – рассмеялся Михайловский. – А что не тревожишься, так это замечательно.

Скоро им принесли горячее – суп из перепелов, на второе медальоны из телятины. На десерте Андрей Ионович настоял особенно.

– Я точно не влезу в свадебное платье, – хмыкнула Женя, но от десерта не отказалась. В конце концов, профитроли здесь подавали отменные, и они их заслужили целиком и полностью.

– Значит, придется твоей французской модистке постараться, – отмахнулся Михайловский. – Зато, хоть на человека стала похожа, а то как вспомню щеки впалые и круги под глазами, – он покачал головой.

– Дуняша говорит, это теперь ее самый страшный кошмар. Раньше ей все Страшный Суд снился, а теперь я, – засмеялась Женя.

– Дуняшу можно понять. Это еще господь уберег ее от видения того, какой ты была после боя, – вздохнул Михайловский и подлил ей еще чаю.

– Я помню, как Катенька прятала от меня все, что могло напомнить зеркало, но забыла про ложки, – хмыкнула Женя.

– Да ты, с твоим упорством и в чашке бы отражение нашла, – покачал головой Андрей Ионович. – Ну что, душа моя, обратно в госпиталь?

– Да, нужно проверить, как наша мать. Мы сделали все, что могли, но я все еще переживаю, – кивнула она. Они расплатились и вышли, но обратно шли уже не прогулочным шагом, а спорым.

– Теперь уж только на бога уповать, – развёл руками Михайловский.

Вернувшись в госпиталь, они переоделись и пошли в палату, по распоряжению врача специально отведенную роженице.