Однако и сам архидиакон начал похаживать в соборной оградe в Барчестерe более гордым шагом, с тeх пор как там разошлась вeсть о помолвкe Гризельды. Было время (в послeдние годы жизни его отца), когда он был первым человeком между барчестерским духовенством. Декан был стар и слаб, и доктор Грантли управлял всеми дeлами епископства. Но с тeх пор многое измeнилось. Появился новыя епископ, с которым он тотчас же стал в неприязненныя отношения. Появился также новый декан, который не только был его давнишним приятелем, но даже женился на сестрe мистрисс Грантли; и самое это обстоятельство повело к тому, чтоб уменьшить влияние архидиякона; викарии уже не ловили попрежнему каждое его слово, младшие члены капитула не так уже подобострастно улыбались ему, встрeчая его в барчестерских церковных кругах. Но теперь он вдруг опять возвысился на несколько ступеней. В глазах многих, архидиакон, у котораго зять — маркиз, постоит епископа. Правда, он почти ни с кeм кромe декана, не говорил о блистательной партии, предстоявшей его дочери; но в душe он чувствовал все значение этого факта, он чувствовал, что блеск этой партии отражался и на него.
Что касается до мистрисс Грантли, то она, можно сказать, жила и вращалась в ѳимиамe поздравлений. Не слeдует впрочем заключать из этого, чтоб она постоянно говорила друзьям и знакомым о лордe Домбелло и о маркизe. Она была слишком умна для этого. Раз объявив всeм о предстоящем замужствe дочери, она едва упоминала при посторонних о фамилии Гартльтопов. Но она вдруг, с изумительною легкостью, приняла тон и манеры важной особы. Она дeятельно занялась визитами, чувствуя себя обязанною оказать внимание мелкому сельскому дворянству. Она изумляла свою сестру, супругу декана, величавою простотой своих приемов, а с мистрисс Проуди обращалась так снисходительно, что совершенно сокрушила сердце у этой дамы. "Я с ней скоро расквитаюсь," думала про себя мистрисс Проуди, уже успeвшая разузнать разныя, не совсeм лестныя, подробности о семействe Гартльтопов.
Сама же Гризельда, хотя она играла первую роль в этих торжественных процессиях, оставалась недвижна как восточный идол, позволяя развозить себя и показывать толпe. Она принимала ласки матери, улыбалась ей, слушая похвалы себe; но торжество свое скрывала она во глубинe души. Она ни с кeм не распространялась об этом предметe, и страшно разобидeла старушку-экономку, отказавшись потолковать с нею о своем будущем хозяйствe. Напрасно ея тетка, мистрисс Эребин, старалась завлечь ее в какой-нибудь откровенный разговор. "Да, тетенька, конечно," или: "я об этом подумаю, тетенька," или: "я разумeется это сдeлаю, если пожелает лорд Домбелло," и больше ничего не могла добиться от нея мистрисс Эребин, и наконец перестала ее разспрашивать.
Но вот возник вопрос о нарядах, о приданом. Саркастические люди говорят, что портной создает, человeка. Я бы сказал, что модистка создает невeсту. По крайней мeрe, приданое служит рубежом между ея дeвическою и замужнею жизнию. Становясь обладательницей нарядов, приготовленных для свадьбы, дeвушка становится невeстой; уложив эти наряды в свадебные сундуки, чтобы перевезти их куда слeдует, она совсeм становится женою.
Когда дошла очередь до этого важнаго предмета, Гразельда приняла в нем достодолжное участие. Она чувствовала, что в таком дeлe было бы грeшно поступить торопливо или слегка, и принялась за него основательно, аккуратно, с какою-то торжественностью. Сама мистрисс Грантли была поражена величавостью ея замыслов, глубиной ея теории. Гризельда не сразу приступила к разсмотрeнию главнаго предмета, которым окончательно обозначалось ея положение как невeсты, одним словом, свадебнаго платья. Как великий поэт постепенно воодушевляется, восходя до высшей точки паѳоса, так и она, шаг за шагом, приближалась к рeшению этого великаго вопроса; как поэт сперва взывает к своей музe, а потом мало по малу выводит на сцену второстепенныя события своей поэмы, так мисс Грантли сначала благоговeйно обратилась за совeтом к матеря, а потом принялась составлять список бeлья и той незримой одежды, которая долженствует служить основой зримому великолeпию приданаго.