Нарастал отложенный спрос. К середине 1970-х годов на сберкнижках советских граждан скопилось 120 млрд. рублей плюс около 40 млрд. рублей в кубышках. Фантастические размеры приобрело тезаврирование (накопление) ценностей. Товарной массой спрос товаров народного потребления покрывался только на 40 %, да и то значительная часть «товарной массы» не покупалась из-за низкого качества и оставалась на полках. Страна оказалась на грани дефолта.
Выход в нарастающих закупках недостающего за границей. Однако и здесь свои проблемы – традиционный недостаток валюты. На критику Брежнева председатель Госплана Байбаков отвечает:
«1. Нам нечем торговать за валюту. Только лес и целлюлоза. Этого недостаточно, к тому же продаем с большим убытком для нас. Ехать на продаже золота мы тоже не можем. Да и опасно, бесперспективно в нынешней валютной ситуации.
2. Американцев, японцев, да и других у нас интересует нефть, еще лучше – газ. Если мы откажемся, мы не сможем даже подступиться к Вилюйским запасам в течение, по крайней мере, 30 лет. Технически мы в состоянии сами проложить газопровод. Но у нас нет металла ни для труб, ни для машин, ни для оборудования».
Многие детали системного кризиса, хотя и ощущались всеми, скрывались от посторонних глаз и проскакивают лишь в стенограммах Политбюро или редких мемуарах истинных очевидцев. Уникальным свидетельством метаний советской элиты перед лицом надвигающейся экономической катастрофы стали дневники Анатолия Черняева – работника аппарата Центрального комитета КПСС с 1950-х и до роспуска партии после путча. В числе прочего, вышеперечисленного, он рассказывает, как на Секретариате ЦК обсуждался вопрос «О хищениях на транспорте». Тезисы докладов:
– 9-11 тысяч автомашин скапливается в Бресте, потому что их невозможно передать в таком «разобранном» виде иностранцам;
– 25 % тракторов и сельскохозяйственных машин приходят разукомплектованными;
– 30 % автомобилей «Жигули» вернули на ВАЗ, так как к потребителю они пришли наполовину разобранными.
Обсуждение секретарями ЦК идеи «мобилизовать массы для борьбы с этим безобразием». Руководитель Гостелерадио Лапин острит: «Ну, если массы мобилизуем, тогда все поезда будут приходить совсем пустыми!»
Валютные поступления, а вместе с ними и возможность скрывать от народа неэффективность руководства партийной номенклатуры, исчезают вместе с мировым падением цен на нефть. В 1986 году страна потеряла на этом валюты на 13 млрд. советских рублей и еще 9 млрд. рублей из-за водки, пресловутого «сухого закона». Ситуация окончательно вышла из-под контроля. Черняев цитирует заместителя министра финансов СССР: «Положение хуже, чем во время войны, так как тогда приходилось снабжать только города, а теперь – и деревню. Отовсюду идут требования и просьбы ввести карточки, но этого невозможно сделать не только по соображениям политическим, но и потому, что на это не хватит продуктов».
Разрушение основ народной жизни в эфемерной гонке с Западом не прошло даром: казалось бы, безграничный резервуар трудовой силы российской деревни оказался истощен. Урбанизация навсегда увлекла в город миллионы крестьян. Вымер «мужик», тот самый пресловутый «Каратаев». В стране уже не было достаточного прироста населения, чтобы экономика росла без роста производительности труда, да еще и при таких экономических потерях. Зав. отделом машиностроения ЦК Фролов докладывает: 800 000 станков стоят, так как нет станочников. Прирост рабочей силы в 1970-е годы насчитывал 9 миллионов человек, в 1980-х – миллион. При этом число занятых грубым ручным трудом только увеличивалось.
Видимые успехи режима, поддерживаемые все более архаизированной пропагандой (на фоне ежедневной нехватки необходимого для миллионов рядовых граждан) уже никого не вдохновляют. Номенклатура предложить эффективных рецептов выхода из кризиса не может и тяготится существующим положением вещей, а интеллигенция давно желает вырваться на оперативный простор и жить по западным стандартам. Необходимо только было узреть «высшую справедливость» в очередной революции и найти, таким образом, ей нравственное
оправдание. Она – избавление от «страданий народа».IX
Утрата российской деревни – трагический лейтмотив литературы т. н. «деревенщиков». Да и тех, кому не просто не чужда российская провинция. «