Фронда. Блеск и ничтожество советской интеллигенции

Можно вспомнить нашумевшее в свое время и показательное для позднебрежневской эпохи «дело Медунова». Руководимый им Краснодарский край оказался транзитной зоной многомиллионной валютной операции по тайной продаже за границу черной икры в банках из-под тихоокеанской селедки. «Медуновское дело» раскрутило такую преступную сеть, что пришлось арестовать полным составом все Министерство мясомолочной и плодоовощной промышленности. В Москве арестовывается министр рыбной промышленности Ишков и его заместитель Рыков. При обыске у каждого обнаружено более 6 миллионов рублей и более миллиона долларов. Был арестован начальник Управления торговли Москвы – Трегубов со 130-ю своими сотрудниками. Их взяли по показаниям ранее арестованного и позднее расстрелянного директора московского «Елисеевского» гастронома Соколова. В Москве арестован директор и 17 сотрудников овощной базы Дзержинского района. Хищения на 300 тысяч. Директор расстрелян. В Белокаменске схвачен директор «Межколхозстроя», похитивший 200 тысяч рублей и построивший себе двухэтажный каменный дом. Расстрелян. На московском заводе по переработке вторичного сырья драгметаллов обнаруживается хищение золотой и серебряной стружки на миллионы рублей. Директор, главный инженер и главный технолог расстреляны. На Кишиневском заводе по производству сахара обнаружено хищение на четыре миллиона рублей. Директор, его заместитель и главный технолог расстреляны (94).

По оценке советских правоохранительных органов, деятельность 10 миллионов граждан находилась в явном противоречии с уголовным законодательством; таким образом, они являлись профессиональными преступниками. Эти спаянные общей опасностью люди находились в остром конфликте с законом и были кровно заинтересованы в радикальном уничтожении преследующей их Советской власти именно как социального строя. Те, кто сформировал какой угодно капитал, всегда будут заинтересованы в его вывозе из страны и вложении в мировую, более эффективную экономику. Это была готовая и многотысячная армия будущей буржуазной революции.

Развращенная номенклатура, теневые дельцы и находящиеся в тесной связи с ними коррумпированные правоохранители. Вот истинные властители экономики СССР на последнем этапе его существования. Крохи с барского стола доставались и «инженерам человеческих душ». «Обед был великолепен: с лососиной, сигом и т. п. Вместо счета директриса вспенила шампанское в продолговатых бокалах и сердечно поблагодарила “мусоров”, что они не забывают ее скромного гостеприимства», – описывает Нагибин очередной званый ужин (95). Они воевали с идеологической цензурой, а не с блатом как таковым, ибо сами входили в систему распределения благ от государства – загранпоездки, высокие гонорары, доступ к начальственному телу.

Либеральная интеллигенция дала этой толпе новых буржуа лишь некую идеологию (точнее, видимость идеологии), в которую она сама вполне уверовала, ибо за ней стояли интеллектуальные авторитеты Запада, отечественные «совести нации», столетние традиции русской культуры. Она зазывала запутавшихся советских правителей в манящие капиталистические дали и снова, как в начале ХХ века, подстрекала грабить награбленное. В перестроечном журнале «Огонек» и доныне известный публицист В. Костиков открытым текстом разъяснял самым тупым прелести нового порядка вещей: «Уровень жизни номенклатуры теснейшим образом связан с уровнем жизни в стране: в убогой, дефицитной экономике ущербно и материальное существование номенклатуры. Оно кажется завидным лишь из окна хрущевской пятиэтажки. И в этом смысле умному, критически мыслящему новому поколению номенклатуры также по пути с перестройкой… Только вместе с перестройкой экономической и политической системы номенклатура может обрести материальное и нравственное достоинство (выделено мной – К.К.)» (97). Яснее не выразишься. Номенклатура зазывалась на пир. В качестве основного блюда – социализм и его государственность.

В ход пошли апробированные рекламные технологии, уличный энтузиазм дезориентированной толпы, национальные противоречия и открытая фальсификация. Когда интеллигент видит «святую цель», он легко идет на нарушение моральных норм, ибо главное – «убить дракона». (98).