Фронтовой дневник (1942–1945)

Дорогой мой, хороший друг,

Ты рассердился и больше не пишешь. Я не знаю, о чем писала тебе Лида. Почему ее письмо вызвало у тебя столько горечи. В моей жизни ничего не изменилось и не может измениться. Я не хотела тебе писать об этом, но думаю, ты поймешь меня. Я давно и твердо решила надеяться и ждать конца войны. У меня мало надежды, но скажу откровенно, если бы она сбылась, это было бы для меня большим счастьем.

О тебе я думаю много и всегда помню.

К настоящему ты не должен меня ревновать.

На легкий флирт я не пойду.

Проходящей любви у меня не будет. Для этого у меня слишком много гордости. Сам ведь знаешь, не однажды упрекал меня в этом.

Я хочу большой любви или ничего.

Мой родной, если прошлого совсем вернуть нельзя, то я хотела бы только тебя. Нас связывает не роман, а целая жизнь. 10 лет вычеркнуть из жизни трудно.

Твоя Тамара.

10 октября 1944 г.

Тамара почти год молчала. Вчера я получил ее письмо. В течение 10 лет я был с нею правдивым и, садясь за очередное письмо, испытывал затруднение в том, чтобы не впасть в фальшивый тон. Знаю, как легко она чувствует, где я пишу душевно, с любовью, а где бесстрастно и сухо. Поэтому не всегда могу писать ей. Я пишу, когда ощущаю прилив чувств к ней, будь это любовь, ревность, горечь, досада, даже ненависть. Я знаю, что все эти чувства связаны с моей любовью к ней, и верю, что она поймет меня правильно, даже если я буду высказывать оскорбительные мысли.

Я 10 лет люблю ее какой-то кипучей любовью. Мы очень мало были с нею. Свои чувства к ней я вижу как страдание, словно костер, на котором неугасимо горела моя душа.

Тамара говорит: «Я хочу большой любви или ничего». И я думаю, а не сгорел ли я в душевных страданиях за 10 лет? В состоянии ли так же неугасимо гореть и дальше и дать ей то «большое счастье», которого она ждет? Мне кажется, я устал от своей любви, обессилел душевно под этой тяжелой ношей и сам в дальнейшем хочу находиться под воздействием ее ласки, любви, заботы, в чем она была слишком скупа и во многом является неоплатным должником передо мной. Даст ли она мне это? Она привыкла к моей любви и постоянно будет требовать ее от меня, по-прежнему не заботясь о том, чем платит она. Хватит ли меня на то, чтобы и в дальнейшем продолжить быть костром? Сколько за эти 10 лет по ее вине потеряно счастья и любви?

Я просматриваю этот долгий путь. Тамара знает мои чувства к ней, знает мою любовь, но для меня она сама еще улитка, ни разу не покинувшая своей раковины.

14 октября 1944 г.

11.10.44 г. мы закончили ремонт линии. В этот же день получили приказ о сдаче линии и о переброске нашей роты на фронт. 12.10 мы уже были в Ропше, куда пришли пешком и где находимся сейчас. Отсюда мы переберемся в Красное Село, где погрузимся в теплушки и двинемся к месту назначения.

За эти дни освобождена Эстония, взята Рига, взята столица Трансильвании и ряд городов в Венгрии. Наши войска идут совместно с румынскими и югославскими войсками.

В Москву приехали Черчилль и Иден и совещаются со Сталиным и Молотовым. Закончена конференция в Думбартон-Оксе по вопросу международной безопасности301.

20 октября 1944 г.

Мы еще не уехали, но перебазировались в Красное Село, т. е. к железнодорожной станции, где уже находимся три дня. Выяснилось, что наша часть не попала под расформирование, а перебрасывается в полном составе на другой фронт. Мы гадаем, куда именно. Я предполагаю три варианта: 1) Польша, 2) Чехословакия, 3) Персия.

Сейчас мы на казарменном положении и каждый день занимаемся строем, спецподготовкой, несем караульную службу и т. д.

Я уже неделю не работаю поваром и рад, что отделался от этой утомительной работы. Правда, бойцы сегодня вновь подняли вопрос, чтобы вместо Фаины поварничал я, но я заявил командиру, что хочу заниматься связью. Сегодня 2 часа я проводил со взводом политзанятия на тему: «Прорыв и снятие блокады Ленинграда».

Войска 4‑го Украинского фронта перешли Карпаты и углубились на чехословацкую территорию на 25–50 км и по фронту на 275 км.