Фронтовой дневник (1942–1945)

О твоей просьбе насчет переговоров с Тамарой Андреевной могу сообщить следующее:

1. Я предварительно беседовал с Лидией Григорьевной, которая была удивлена оборотом дела и заявила мне, что это как-то очень опрометчиво с твоей стороны. По ее мнению, Т. А. не собирается выходить за тебя замуж, т. к. отношения между вами «любезные», но не семейные. К тому же вот уже больше года она тебе не пишет, считая этот вопрос утратившим силу.

2. Только что снова говорил с Лидией Григорьевной о твоих делах. Она беседовала с Тамарой Андреевной об устройстве Юры. Тамара Андреевна заявила, что не имеет права это сделать, то ли на правах жены, то ли на правах невесты. И вообще, по заявлению Лидии Григорьевны, «теперь такой дружбы нет» и чтобы ты «оставил заоблачные мечтания». Т. А. стеснена условиями жизни и рекомендует Юру отдать в Суворовское училище.

3. Мое личное мнение: ты по своему складу романтической души не разглядел вовремя, что это была просто «забавная история», и до сих пор лелеял в своем сердце надежды на счастье с Т. А. Ее теперь пугает будничная сторона жизни – семейная, воспитание и заботы о твоем сыне и т. д.

Вывод. Приемли суровую действительность, брось думать «о любви десятилетней давности» и возвращайся к мирному труду. Я верю, что ты теперь сумеешь устроить жизнь иначе, без страданий и намеков «любви».

Если правда то, что пишет Красовский, то теперь мне понятно молчание Тамары Андреевны. Но я вспоминаю ее письма, и мне непонятен их многообещающий тон.

В странной роли выступает Лида. Она в течение всей войны подогревает во мне надежду, хотя Георгию Николаевичу она заявила совсем противоположное. Зачем она обманывает меня надеждами? Или чтобы мне жилось с мечтами легче, или чтобы не сделать совершенно мрачным мое существование.

18 октября 1945 г.

Вечер. Часов 9 вечера. Мы перебрались в новое помещение с прекрасной кухней, сделали нары и удовлетворительно расположились. До этого мы, как свиньи, валялись на грязном полу фанзы.

Приехал хорошо настроенный капитан. В мое отсутствие взял лежавший на столе дневник и стал читать. Мне не хотелось, чтобы он читал мои записи, и я увлек его пить чай.

За чаем он рассказывал о своем пребывании в Харбине и о тамошних ценах.

За 50 руб. можно напиться в ресторане и хорошо пообедать. Водка стоит 9 руб. литр. Хромовые сапоги 500 рублей, хороший костюм до 1000 руб., кожаное пальто 1500 руб.

19 октября 1945 г.

Из нашей части потребовали сведения о рядовом и сержантском составе согласно указу о демобилизации 2‑й очереди. Надо думать, что скоро, может быть, через месяц меня демобилизуют.

Вечер. В окно смотрит почти полная луна. В огромном доме я один. Офицеры во главе с капитаном ушли в ДКА, двое бойцов на линии ищут повреждение, остальные внезапно уехали рыть картофель. Сержанты в соседней фанзе, метрах в 100. Грустно. Вчера я отправил Лиде отчаянное письмо. Сегодня Матарову рассказывал печальную историю моей любви. Он не советует мне ехать в Ейск. Хотел написать письма – и перо валится из рук. Зачем письма? Кому их писать? И что я скажу в них? Разводить слякоть не хочется. А друзья!

«И друга лучший друг забудет»419.

22 октября 1945 г.

Так, наконец, дошла очередь и до меня. Затребованы документы на личный состав с 1906 по 1909 г. и на специалистов. Я попадаю под демобилизацию и по возрасту, и как специалист. Говорят, что отправят домой числа 15 ноября.

Меня теперь волнует вопрос с одеждой и обувью. Нет у меня денег, а то можно бы достать и сапоги, и шинель английскую, и ботинки. Для этого надо иметь тысячи две денег. А без этого придется довольствоваться тем, что выдадут: курткой вместо шинели, обмотками, ботинками.