Фуэте на Бурсацком спуске

— А он предупредил, что должность зава не избавляет вас от обязанностей журналиста? Сейчас, например, нам срочно нужен материал про фильм «Соловки». Культурфильм, громкое явление, в прокате почти месяц, а все равно, не простояв час в очереди, билеты не достанешь. Обзор не просто желателен, он необходим!

— Умоляю! — Морской страдальчески сложил руки на груди. — Мне только «Соловков» сейчас и не хватало! Работа с современной документалистикой требует кучу времени. Можно проскакать по верхам, сказать, что «фильм на корню стирает все легенды про плохие условия жизни советских заключенных» и ура. Но по-хорошему, там надо написать про множество дружных рабочих рук, про силу соцстроительства, превратившего дикие религиозные Соловки в передовой район, про правильные методы трудового перевоспитания в советских тюрьмах… Под все это нужны реальные цифры. Нужно искать данные.

— Батюшки! Обычно из двух кадров уже рецензию рождали, а тут статистику решили ворошить… С чего это вы так перестроились?

— Были поводы, — Морской мрачно усмехнулся. — Отныне я фанатик фактажа. И если мы хотим продолжать эпопею с расследованием убийства в опере, то я не могу отвлекаться на другое…

— А мы хотим продолжать? Дело же вроде уже закрыли…

— Т-с-с! — Морской многозначительно приложил палец к губам.

— Принимается, — верно все поняв, согласилась Серафима и тут же начала писать: «Фильм на корню стирает…» И что вы там дальше говорили? Дружные руки? Пойду сама надиктую заметку. А вы, как я вижу, фильм-то посмотрели?

«Еще бы! Это ведь хоть слабый, но все же шанс увидеть арестованных знакомых, о которых по-другому никакой информации не получишь. Или хотя бы пофантазировать, что они попали на Соловки, а ты сейчас своими глазами убедился, что там все хорошо», — подумал Морской, который сам как раз ни одного лица среди заключенных из фильма не узнал. Но зато стал свидетелем душераздирающей сцены, как женщина, увидев на экране сына, стала рыдать и рваться сквозь ряды. «Ирина бы меня убила сразу, возьмись я писать про этот фильм. Есть вещи, которых нельзя касаться газетными штампами».

А вслух сказал:

— Конечно, посмотрел. Моя работа — отсматривать новинки театра и кино.

И только он хотел попросить Серафиму Ильиничну повлиять на вахтершу, как в подъезд вошла почтальон.

— Товарищ Морской! — не дожидаясь объяснений, позвала вахтерша. — Вам тут письмо. Как кстати, что вы тут!

Морской вздрогнул. Опять письмо. Вообще-то, он ожидал вестей только от одного человека — от Степана Саенко. Обронив после обеда загадочное: «Если что накумекаю по вашей детективе, то объявлюсь — или сам зайду или, может, с посыльным черкану», он ушел искать своих мстителей, и Морской теперь одновременно и надеялся на помощь, и по-прежнему боялся контактов с этим страшным человеком…

— Тут почтальонша требует личной подписи! — громко успокоила вахтерша. — Она на вас уже почти неделю охотится. У нее, видите ли, инструкция — оплаченные письма лично в руки отдавать. А у меня тоже инструкция — я корреспонденцию собираю и на тумбу кладу. А пропускать почтальонов наверх мне не велено!

— Намучалась я с вами, товарищ! — осуждающе сообщила почтальонша. — Третий раз прихожу. В четвертый не пошла бы. По инструкции, если три раза получателя не застала, все — обратно отправителю письмо отправлять надо.

— Не получится отправителю, — стараясь скрыть дрожь в голосе, сказал Морской. — Выбыл отправитель. Необратимо выбыл…

В его ушах раздавался стук собственного неистово колотящегося сердца. Как такое может быть? Жива? Всех разыграла? Почерком Нино́ на конверте было написано «Газета «Пролетарий», Владимиру Морскому»… Как? Как?..

— А вы, милочка, что ж молчали? — переключилась почтальонша на вахтершу. — Могли бы сказать товарищу, что его с почты разыскивают. Чай, неважные письма люди втридорога не оплачивают…

— А я говорила! — вспыхнула дежурная. — Та кто ж меня слушает. Он вечно как на пожар летит куда-то, только и успеваешь фамилию вслед прокричать…

Морской хотел вспылить, но вспомнил, что, не задержи эта милая женщина его внизу и не торчи он сейчас тут в ожидании Григория, письмо так и не было бы получено…

— Вот ваш пропуск! — Гельдфайбен снова появился очень кстати.

— И правда, Морской! — сличила личность с документом почтальонша. — Что ж, получите-распишитесь. И попросите отправителя впредь вам или без личной доставки письмо слать, или не на адрес учреждения…

Морской всего этого уже не слышал. Коротко кивнув Григорию, он кинулся к лестнице и умчался в редакционное зашкафье, служащее временным пристанищем всем внештатникам. Там он дрожащими руками вскрыл конверт.

«Дорогой друг! — писала Нино́. — Если ты получил это письмо, а со мной все в порядке, не читай его. Отложи куда подальше и забудь. Если я впала в тоску или подхватила насморк — тоже. Читай все это, только если случилось худшее: меня арестовали».