Für Elise (СИ)

Они шли обратно, и теперь уже Элиза держала его за руку, как ребенка, которого мать уводила от лавки со сладостями. Клаас, выглядевший подавленным, вызывал в ней бесконечную жалость, но ничем другим, кроме как уберечь его от баронского гнева, она помочь ему не могла. Усадив его в одной из комнат, где стояла небольшая софа, стол и еще теплый камин, Элиза ушла на кухню за чаем. Неприятная, волнующая мысль промелькнула у нее в голове. Помявшись перед полкой с разложенными по мешочкам травами, она вытащила саше с лепестками дамасской розы и засыпала горсть в чайник.

— Это успокаивающий чай, — сказала она, вернувшись к Клаасу. — Он поможет тебе заснуть.

— Точно чай? — мрачно усмехнувшись, попытался пошутить он. — Не отрава?

— В Бренненбурге не травят гостей.

За окном бушевала непогода. Разливая чай по чашкам, Элиза невольно задержала взгляд на непроглядной темноте, то и дело вспыхивающей от ударов молний. За шумом ветра и дождя не было слышно даже грома, и на фоне вспышек молний было видно, как низко склоняются деревья.

— Прости, что накричала на тебя, — она отпила из чашки, думая, что ей самой тоже не помешает успокоиться. — Я не хотела.

— Все… Все хорошо, — ответил Клаас. — Я понимаю. Я слышал в Альтштадте про то, что с тобой произошло.

— Смотря кто тебе рассказывал.

— Габриэль. Он о тебе действительно беспокоится.

— Он для меня как старший брат.

Они еще немного просидели в тишине, прерываемой только непрекращающимся монотонным гулом за окном и тихим звоном чашек о фарфоровые блюдца. Клаас, казалось, потихоньку успокаивался и тоже смотрел в окно полным тяжелой грусти взглядом. Он действительно хороший, думала Элиза. Может быть, где-то слишком резкий и прямолинейный, но он не желал ничего действительно плохого.

— Знаешь, я тоже о тебе беспокоюсь, — сказал он, будто обращаясь не к ней, а просто говоря в пустоту. — Мне хотелось бы, чтобы все было по-другому.

— Завтра утром все наладится, вот увидишь. Пойдем. Я тебя провожу.

Его руки согрелись от горячей чашки и, показалось Элизе, перестали дрожать. Освещая дорогу подсвечником, она довела Клааса до двери в гостевую комнату и погладила по плечу, пытаясь приободрить. Что-то еще волновало его — что-то, не касавшееся барона, и о чем он так и не смог сказать, когда Элиза пожелала ему спокойной ночи и пошла в свою комнату. Ей жутко хотелось спать, и даже чай с розами здесь был не при чем. Прошедший день вымотал ее сильнее, чем все дни до этого, хотя физически она толком-то и не устала, и Элиза даже обрадовалась, что по пути не встретила засидевшегося допоздна Александра.

Но несмотря на всю усталость, ее сон был тревожным и коротким: очередной раскат грома разбудил ее, вырвав из тяжелого, душного сновидения, сути которого она не помнила кроме того, что он вызывал у нее желание сбежать и спрятаться. Непослушными руками она зажгла свечу и пригляделась к часам: совсем недавно перевалило за полночь. Она отдыхала совсем недолго, но чувствовала неприятную бодрость, заставившую ее накинуть платок и выйти из комнаты.

Ветер на улице унялся, и гроза тоже: удар, от которого она проснулась, наверняка был завершающим. Элиза успела только подойти к Гертруде, с которой она собиралась посидеть, пока снова не захочет спать, как вдруг вдали увидела еще один огонек свечи.

Александр, тяжело опираясь на трость, одетый в будничную одежду, шел по коридору, что-то недовольно бормоча под нос. Элиза замерла на месте, не зная, куда ей деться, чтобы не нарваться, как это было в саду, но барон снова заметил ее и остановился. Не зная, что ей нужно было делать, Элиза неуверенно подошла к нему и заметила, что Александр еще никогда не выглядел таким изможденным: казалось, что ему и правда было все триста лет.

— Господин барон, — обратилась Элиза неуверенно, забирая у него подсвечник и беря под руку. — Что-то случилось?

— Все в порядке, — отозвался он хрипло. — Дайте мне сесть.

Растерянно оглядевшись по сторонам, она заметила приоткрытую дверь в комнату, где они были с Клаасом, и довела его туда, со стыдом заметив, что она совсем забыла убрать остатки чаепития. Александр сел на софу и с большим трудом распрямился. Даже в ночь, когда пришел отец, он не выглядел так плохо, как сейчас.

— Простите, — пробормотала Элиза, ставя на поднос чашки и чайник. — Я сейчас уберу.

— Заварите новый, — бросил он ей вслед. — Добавьте лабазник и яснотку, только роз не нужно.

— Как прикажете.

Она вернулась со свежим чаем. Александр так и сидел, не меняя положения, и мрачно смотрел в окно, но когда Элиза вернулась, его взгляд стал мягче. Поставив поднос на стол, она подала барону чашку с дымящимся чаем, пахнущим травами.

— Господин барон, — заговорила она, — вы…

— Со мной все хорошо, — повторил барон устало. — В такую погоду я всегда плохо себя чувствую и не могу спать. Меня интересует, почему не спите вы.

— Мне приснился кошмар, и я вышла подышать.

— Понятно. — Он сделал небольшую паузу, а затем продолжил. — Я должен сказать вам две вещи, Элиза.

— Да?