Für Elise (СИ)

Лифт остановился, и Элиза осторожно выглянула из-за угла. Александру не нравилось, когда она ошивалась поблизости, но сделать со своим любопытством она ничего не могла, как бы ни старалась. Ей хотелось быть уверенной, что все хорошо и они оба целы, и на этот раз чутье ее не подвело. Когда створки открылись, из клетки, спотыкаясь, вышел Даниэль, выглядевший по-настоящему страшно. На его лице застыло странное выражение, похожее не то на ужас, не то на восторг, а руки и белая рубашка, за которую он держался, были окровавлены. Александр, невозмутимый, вышел следом, беря его под руку и буквально утаскивая за собой.

Элиза спряталась в угол, надеясь, что ее не заметят. Не глядя по сторонам, они прошли мимо, и она видела, как барон увел Даниэля в гостиную, а затем вышел через какое-то время. Он выглядел усталым, но вместе с этим — странно спокойным, как будто не произошло ничего необычного. Когда он заметил Элизу, его лицо вновь стало жестким и мрачным.

— Элиза! — сердито окликнул он. — Что вы там делаете?!

— Я… Я ничего, я просто убираюсь…

— Вы здесь убираетесь с самого утра. Идите к себе!

— Как прикажете, — Элиза поклонилась. — Господин, а что с…

— С ним все хорошо, — перебил Александр. — Ему нужно отдохнуть. Не беспокойте его, и меня тоже.

Он ушел в свой кабинет, хлопнув дверью. Элиза осталась одна посреди зала, казавшегося как никогда огромным, пустым и жутким в своей постоянной прохладе и неестественном освещении. Рассеянно взглянув на пол, она увидела капли крови, тянущиеся от лифта до самой гостиной, и пошла за тряпкой. Что бы она ни чувствовала к Даниэлю, с его появлением в Бренненбурге что-то как будто сломалось. Барон стал злее и нервнее, появилась эта гадость по углам, даже Гертруда стала намного тише, и иногда Элизе казалось, что даже в фонтане завелась плесень, которая проникла не только в щели между старыми кирпичами, но и в самих обитателей замка.

Она вымыла пол и бросила тряпку в огонь. Крови было не так много, но ее передергивало от отвращения от одного только прикосновения к окровавленной ткани. Пусть Элиза всю жизнь росла на ферме и умела забивать мелких животных вроде куриц и кроликов, вид человеческой крови она не переносила — в ее голове всплывали воспоминания о Фридрихе и его пьяных посиделках с друзьями, которые несколько раз заканчивались поножовщиной.

Закончив с делами, Элиза вернулась в свою спальню и села на кровать, обняв себя за плечи. Ей было по-настоящему страшно и тошно, как в день, когда пришел отец, и больше всего на свете ей хотелось, чтобы рядом был хоть кто-нибудь. От одиночества и осознания того, как мало она значит в этом огромном, огромном замке, Элизу била тяжелая дрожь. В голову пришла мысль уйти в город, чтобы хоть немного побыть среди нормальных людей, с Габриэлем, который никогда не отказывал ей и не прогонял, но даже у него появились от Элизы секреты, и в последнюю встречу между ними снова висел разговор о бунтовщиках, которого верховой избегал слишком открыто.

Она легла на заправленную постель, чувствуя, как слезы вытекают из глаз сами по себе. Элизе не хотелось знать никаких тайн. Ей не хотелось слышать ничьих разговоров, она просто хотела, чтобы все было так, как две недели назад, когда самой большой ее проблемой были нестиранные гобелены, закончившаяся мука и непонятные слова в очередной книге. Ей хотелось, чтобы Александр снова стал странноватым стариком, посреди дня задававшим ей случайные вопросы о прочитанных книгах и игравшим по вечерам на пианино, и не было бы никакого Клааса, никакого письма из Лондона и никакого Даниэля.

Элиза жалела его настолько искренне, насколько была способна. Даниэль ей нравился, и ей хотелось помочь и ему тоже, сделать что-то, чтобы он отпустил наконец профессора и сгинувшую экспедицию. Каждый раз, выводя его из пустых коридоров и заброшенных залов в обитаемую часть замка, Элиза слушала его отрывистые, неловкие рассказы о том, какой замок на самом деле древний и сколько всего в нем могло произойти. Каждый раз, когда Даниэль ловил на себе ее взгляд во время завтрака, то незаметно улыбался в ответ. Рядом с ним Элиза чувствовала себя счастливой, но это счастье, недолгое и мимолетное, вряд ли стоило страха и неопределенности, которые шли с ним рука об руку.

Насухо вытерев глаза, она встала с кровати, поправив за собой покрывало, и отправилась на кухню. Вряд ли барон и его гость явились бы в столовую для ужина — наверняка Александр снова заперся в своем кабинете до самой ночи, а что происходило с Даниэлем, она даже представить не могла. Скорее всего, внизу произошло что-то жуткое, такое, о чем ей никогда не расскажут, и единственное, что Элиза могла сделать — хоть как-то позаботиться о нем. «О них обоих», — напомнила она себе. Александр, кем бы он себя ни считал, тоже не был сделан из железа.