Фургончик с мороженым доставляет мечту

– Идемте же, – она повела Сольвейг коридорами вглубь дома.

Убранство было поистине великолепным. Повсюду висели картины и зеркала в позолоченных рамах. Некоторые из них казались действительно древними, пришедшими из других времен: серебряные глади покрывали трещины, точно морозные узоры на окнах, а отражения были мутными, уносящими в иную эпоху. Картины изображали людей – мужчин в богато отделанной военной униформе. Заметив, что Сольвейг разглядывает портреты, Аделина сказала:

– Мой муж был знатного рода, но беден как церковная крыса, – это выражение и то, как она произнесла его, вмиг напомнило Сольвейг о происхождении Аделины. По мере того как они продвигались вперед, в самое сердце особняка, хозяйка словно больше и больше расслаблялась, одну за другой сбрасывая маски степенной дамы. – Зато моя семья когда-то разбогатела на золотых приисках, на Аляске. Отец владел крупной компанией по производству сигар. Давид, мой муж, приехал в Америку, чтобы заключить с ним сделку, а вместо этого получил меня и все приданое – я была единственным ребенком.

Она остановилась напротив портрета, с которого смотрел молодой мужчина. Статный, зеленоглазый, с рыжими усами и лукавым, но добрым взглядом. Едва ли его можно было назвать красивым, но в том, как Аделина залюбовалась им, таилось столько тепла и нежности, что Сольвейг сама невольно прониклась симпатией к этому человеку. Его лицо показалось смутно знакомым, должно быть оттого, что все обаятельные люди располагают этой чертой – производить впечатление, словно вы с ними старинные друзья.

– Это Давид, – губы Аделины растянулись в сладкой, немного печальной улыбке. – Без него дом совсем пустой.

– Похоже, он был прекрасным человеком.

– Да, так и есть. У него был веселый нрав. Я влюбилась в него немедленно, стоило ему однажды пригласить меня танцевать. Он любил балы и зеркала, – Аделина махнула рукой. Прямо напротив портрета Давида на стене висело, пожалуй, самое древнее из всех. – Он считал, что в старых зеркалах можно увидеть прошлые жизни, и так жить вечно.

Сольвейг вздрогнула. Аделина поспешила сменить тему:

– А что же ваш спутник? Похоже, ему не очень нравятся балы?

– Он… Ему не слишком уютно в этом доме. Думаю, он просто не привык к такой роскоши.

– А вы? Вы раньше бывали в таких домах?

– Да. Когда-то давно.

– Надеюсь, у меня вам понравится, – в глазах Аделины снова сверкнул таинственный огонек.

Венский вальс

Единственным приличным костюмом, который водился в гардеробе Даниэля, был тот, что ему выдали в фирме со словами: «Ты должен иметь представительный вид». И хоть вид не слишком беспокоил Даниэля, – в конце концов, он получил эту работу, будучи одетым в униформу молочника, – сейчас он был рад, что послушал босса и взял костюм в поездку.

Сольвейг вместе с хозяйкой отправились на кухню, кот скрылся в неизвестном направлении, впрочем как и Алек с костюмом, и Даниэль решил исследовать дом. Отчасти чтобы унять свои подозрения, отчасти чтобы развеять скуку. Было во всем этом нечто неправильное, наигранное и даже театральное.

Он выглянул в окно: сад был действительно великолепен. Однако не красота сада заворожила Даниэля – он не мог отвести взгляд от огромного лабиринта, раскинувшегося посередине двора. С высоты второго этажа было видно, что внутри лабиринта весьма уютно: там возвышались газовые фонари, кое-где стояли скамейки – и все же это место наводило страх. Лабиринт напоминал Даниэлю бесконечные траншеи и окопы, казался населенным чудовищами, но не мифическими, а самыми настоящими, так похожими на людей.

Даниэль потряс головой, прогоняя морок, несколько раз глубоко вдохнул. Комната для гостей была просторной и светлой. В центре стояла кровать на столбиках, пол устилал искусно сотканный ковер с геометрическими узорами, на стене, рядом с платяным шкафом, висело большое и явно знавшее лучшие времена зеркало. Ободряюще улыбнувшись своему отражению, хотя вышла скорее нелепая маска, Даниэль выбрался из комнаты и побрел куда глаза глядят. В голове настойчиво крутилась мысль: «Главное – ничего не сломать». Интерьер дома был непристойно роскошным, даже в гостевом крыле, но ничто – ни антикварная мебель, ни картины в тяжелых рамах, ни экзотические цветы, названия которых Даниэль ни за что не выговорил бы, – не цепляло взгляд. Слишком далеким казался этот удивительный мир богатства и красоты.

На пути Даниэлю не встретилась ни одна живая душа. Неужели, чтобы поддерживать чистоту и порядок в таком огромном доме, хозяйке хватало одного Алека? Впрочем, энергия била из старика ключом. Настораживала не столько безлюдность, сколько тишина. Она разливалась по коридорам и залам как море, и Даниэль прислушивался изо всех сил к каждому случайному шороху с улицы, просто чтобы не утонуть в этой тишине.