Фурии Кальдерона

– Для женщины у тебя ноги не маленькие, – заметил он. – Пришлось поискать свои старые. На некоторое время сойдут.

Она молча наблюдала за его действиями.

– Спасибо. Что, действительно так плохо?

Он пожал плечами:

– На мой взгляд, ничего, но я не заклинатель воды. Попрошу сестру осмотреть тебя, когда ей станет лучше.

Амара склонила голову набок:

– Она больна?

Бернард опять буркнул что-то невнятное и встал:

– Снимай плащ и закатай рукав. Дай-ка я погляжу, что у тебя с рукой.

Амара сдвинула плащ и попыталась закатать рукав рубахи, но рана была высоко, у самого плеча, и рукав от засохшей крови стал жестким, как корка. Она сделала еще одну попытку и больно дернула рану. Она удержалась и не вскрикнула, только с шумом втянула воздух сквозь зубы.

– Э, так дело не пойдет, – сказал Бернард. – Придется тебе и рубаху новую искать.

Он взял ножницы и принялся осторожно срезать рукав. При виде бурой от крови повязки он нахмурился; впрочем, он нахмурился еще сильнее, размотав повязку и увидев, что она присохла к ране. Он покачал головой, налил в таз теплой воды, взял чистую тряпку и принялся осторожно отмачивать повязку.

– И как, скажи, ты повредила руку?

Свободной рукой Амара откинула с лица волосы:

– Упала вчера. И порезала.

Бернард хмыкнул и молчал до тех пор, пока не удалил последний клочок повязки, не потревожив при этом самой раны. Потом, продолжая хмуриться, взял тряпку и мыло и осторожно промыл рану. Жгло сильно, и Амаре пришлось зажмуриться, сдерживая слезы, она боялась, что не выдержит и разревется от усталости и не утихавшей боли. Она так и сидела с закрытыми глазами, пока он медленно, методично обрабатывал рану.

В дверь кухни постучали, и встревоженный голос парня… Фредерик, так его, кажется, звали, окликнул хозяина:

– Господин! Там вас у ворот спрашивают.

– Пусть подождут минуту.

Фредерик осторожно кашлянул:

– Но, господин…

– Я же сказал, Фред. – Голос Бернарда стал чуть жестче. – Минуту.

– Хорошо, господин, – откликнулся паренек.

Дверь снова закрылась.

Бернард еще пригляделся к ране:

– Это надо бы зашить. Или наложить хорошее заклинание. Так, говоришь, ты упала?

– Упала, – подтвердила она.

– Если так, то ты упала на острый меч, – заметил он.

Он в последний раз промыл рану и перевязал ее – очень осторожно, но все равно рука болела ужасно. Больше всего Амаре хотелось теперь забиться в какой-нибудь темный, тихий угол и свернуться там калачиком. Вместо этого она тряхнула головой.

– Прошу вас, господин. Правда ли то, что рассказал мальчик? На вас в самом деле напал марат?

Бернард глубоко вдохнул. Он отошел от нее к стене, вернулся и набросил ей на плечи что-то легкое, но теплое – одеяло.

– Ты задаешь много вопросов, девочка. Не уверен, что мне это нравится. И я не уверен, что ты говоришь мне правду.

– Чистую правду, господин. – Она подняла на него глаза и сделала попытку улыбнуться.

Уголок его рта чуть скривился. Он посмотрел на нее, потом повернулся, чтобы снять с крючка у умывальника полотенце.

– С твоим рассказом не все просто. Никто не послал бы рабыню с такой раной, как у тебя, чтобы доставить послание. Это просто безумие.

Амара вспыхнула:

– Он… он не знал об этом. – По крайней мере, тут она не солгала. – Я боялась упустить такую возможность.

– Нет, – покачал головой Бернард. – Ты, девочка, не похожа на тех рабов, которых мне приходилось видеть. Особенно на хорошеньких молодых женщин, находящихся в услужении у мужчины.

Она залилась краской еще сильнее:

– О чем это вы, господин?

Он даже не повернулся к ней:

– То, как ты держишься. То, как ты покраснела, когда я дотронулся до твоей ноги. – Он повернулся и посмотрел на нее. – Очень немногие осмеливаются выдавать себя за рабов, ибо боятся, что могут ими и остаться. Так поступают либо совсем уж дураки, либо отчаявшиеся люди.

– Вы полагаете, я вам лгу?

– Я знаю, что ты лжешь, – ровным, лишенным угрозы голосом ответил он. – Осталось только понять, глупа ли ты, или отчаялась. Возможно, тебе нужна моя помощь, а может, тебя нужно запереть в подвале до тех пор, пока за тобой не приедут. Мне нужно заботиться о моих людях. Тебя я совсем не знаю. Я не могу доверять тебе.

– Но ведь…

– Все, – сказал он. – Кончен разговор. А теперь помолчи… а не то еще в обморок грохнешься.

Она почувствовала, что он придвинулся ближе, и взглянула на него. Он снова поднял ее на руки, прижав ее здоровое плечо к своей груди. Она не собиралась делать ничего такого, но голова ее сама собой легла ему на плечо, и она закрыла глаза. Она слишком устала, ей было слишком больно. Она не спала… сколько? Неужели всего два дня?

– …придут сейчас готовить обед, – говорил Бернард. – Поэтому я пересажу тебя на скамью в зале – у огня. Там сегодня все соберутся – из-за грозы.

Она как бы со стороны услышала свой голос: она сказала бы что-нибудь более внятное, но от боли и усталости ей хватило сил лишь на односложное восклицание. Она сонно привалилась к нему, растворяясь в его тепле.