Фурии

Она промолчала, хотя руки у нее немного напряглись, я почувствовала, что она крепче сжала мою ладонь.

– Это была рукопись. В ней говорилось про… Словом, про тебя. И про Алекс с Грейс. Говорилось, что…

Я остановилась на полуслове, опасливо поежилась, подняла голову.

– Ну, выкладывай, – холодно бросила Робин. Уличные фонари золотом отсвечивали в ее глазах.

– Говорилось, что это вы убили ее. Все трое. За то, что она собиралась рассказать ему про общество.

Она сделала глубокий вдох, молчание длилось несколько минут, я все ждала, что она заговорит. Где-то вдали раздался вой сирены, высоко в небе кричали чайки.

– И ты думаешь, что это правда? – наконец мягко спросила она. – Ты действительно в это веришь?

Я промолчала, в душе умоляя ее сказать, что все не так. Просто отмахнуться – засмеяться. Улыбнуться – уже было бы достаточно, чтобы я засмеялась. Мы не сводили друг с друга глаз, комната наполнилась густым мертвым воздухом.

– Ну и ну, – проговорила Робин. – Ну и ну. Ладно.

Она отступила на шаг, потом вернулась на место, посмотрела через мое плечо в сторону кухни. Прошла мимо меня, я смотрела ей вслед, слышала, как она открывает ящики, один за другим. Я старалась найти слова, чтобы исправить положение – чтобы восстановить мир между нами. Ее взгляд, то, как перехватило у нее дыхание при моих словах, заставило меня усомниться, более того, задаться вопросом, как я вообще могла поверить в нечто подобное.

– Робин, – сказала я, – извини. Я не…

Шум на кухне прекратился.

– Неважно, – сказала она, появляясь на пороге. В руках Робин сжимала нож с черной рукояткой, на лезвии играли серебряные и золотые блики – отсвет уличных фонарей. Я замерла. Она улыбнулась и прошла мимо, задев меня плечом.

Выделяясь при тусклом свете комнаты нечетким силуэтом, она медленно склонилась над Майком и осторожно села ему на колени. Все это странным образом казалось отрепетированным действом, с некоторым переигрыванием, как на сцене – макабр, ирреальность. Она повернулась ко мне.

– Ты и вправду веришь, что я убила свою лучшую подругу?

Слово, тяжелое, бесповоротное, как свернувшаяся кровь, откровенное, не имеющее эвфемизмов, на миг повисло в воздухе. Убила. Это слово прозвучало в нашем кругу впервые.

– Я не… – едва слышно выговорила я.

Она посмотрела на Майка, перевела взгляд на меня.

– Неужели ты действительно считаешь, что я этого хотела? Что я оказалась такой дерьмовой подругой?

– Я не говорю, что ты этого хотела. Я вообще не знаю, что там произошло. И он не знал. Я не…

– Что ты «не»?

– Я не дочитала до этого места.

Она безучастно посмотрела на меня.

– И много там было написано?

– Целая книга. В ней все. Все, начиная с тех, кто убил Маргарет, и кончая…

Робин глубоко вздохнула, собралась.

– Верно. Ты не знаешь, что случилось. Ты вообще ничего не знаешь.

– Так расскажи мне.

– Если все это время ты верила в то, о чем прочитала… – Она вытерла нож о юбку. – Почему же ты продолжаешь дружить со мной?

В ее голосе прозвучала обида маленькой девочки, и я почувствовала себя настолько виноватой, что даже сердце сжалось.

– Робин, я вовсе не хотела…

– Потому что тоже замешана в одном деле? Потому что боишься, что я выдам тебя, скажу, что ты была в доме, когда мы убили его?

– Да не в этом…

– Не бойся, не скажу. Если хочешь уйти – уходи. Я никому ничего не скажу.

– Да нет же! – Мой голос дрожал. – Не в этом дело. Я хочу быть твоим другом. Да я и есть твой друг.

– Или, может, тебе понравилось? – Робин помолчала. – Может, тебе хотелось, чтобы это оказалось правдой, потому что тогда твоя скучная, жалкая жизнь станет хоть чуть-чуть интереснее? – Сказав это, она прижала лезвие к шее Майкла, кожа сразу побелела вокруг острия. – Да, может, дело именно в этом, – задумчиво повторила она. – И поэтому мы друзья. Может, как раз это тебе и нужно.

– Робин, ну пожалуйста… Я не… Прошу тебя. Пожалуйста, не надо.

И все же, сколько бы я ни спорила и как бы жалобно, умоляюще, раболепно ни звучал мой голос, в глубине души я соглашалась, что отчасти она права. Да, мне хотелось, чтобы так оно и было, хотелось узнать, что дальше. Хотелось заглянуть в перерезанное горло, увидеть тугие струи крови, застывший в широко открытых глазах ужас, абсолютную неподвижность.

Я понимала, что во всем этом нет никакой логики. Что все это неправильно. И тем не менее начиная с того самого вечера в доме декана ощущала некое упоение – подъем, какой, видимо, испытывает убийца, чувство, отдаленно родственное тому, что переживают бегун или влюбленный, которых, увы, ждет разочарование. Текстура слишком хрупкая, цвета слишком яркие, дуновение морского бриза насыщено дерзким, сладким ароматом цветения. Была во всем этом какая-то избыточность, какая-то расплывающаяся безмерность.

Конечно, выраженное словами, все это представляется чистым безумием. И, разумеется, мне стыдно в этом признаваться. Но тогда, в тот момент, когда все казалось возможным, это была страсть, ощущавшаяся нутром.

– Робин, – не выдержала я наконец, – пойдем. Пожалуйста.

Она повернулась ко мне.

– Ступай и осмотри дом. Бери все, что приглянется.

– Что?!