Футуризм и всёчество. 1912–1914. Том 1. Выступления, статьи, манифесты

Наша раскраска – первая речь, нашедшая неведомые истины. И пожары, учинённые ею, говорят, что прислужники земли не теряют надежды спасти старые гнёзда, собрали все силы на защиту ворот, столпились, зная, что с первым забитым мячом мы – победители.

Ход искусства и любовь к жизни руководили нами. Верность ремеслу поощряет нас, борющихся. Стойкость немногих даёт силы, которых нельзя одолеть.

Мы связали искусство с жизнью. После долгого уединения мастеров мы громко позвали жизнь, и жизнь вторглась в искусство, пора искусству вторгнуться в жизнь. Раскраска лица – начало вторжения. Оттого так колотятся наши сердца.

Мы не стремимся к одной эстетике. Искусство не только монарх²⁶⁰, но и газетчик и декоратор²⁶¹. Мы ценим и шрифт и известия. Синтез декоративности и иллюстрации – основа нашей раскраски. Мы украшаем жизнь и проповедуем – поэтому мы раскрашиваемся.

Раскраска – новые драгоценности народные, как и всё в наш день. Старые были бессвязны и отжаты деньгами. Золото ценилось как украшение и стало дорогим. Мы же свергаем золото и каменья с пьедестала и объявляем бесценными. Берегитесь, собирающие их и хранители, – вскоре будете нищими²⁶².

Началось в <19>05 году. Михаил Ларионов раскрасил стоявшую на фоне ковра натурщицу, продлив на неё рисунок. Но глашатайства ещё не было. Ныне то же делают парижане, расписывая ноги танцовщиц, а дамы пудрятся коричневой пудрой и по-египетски удлиняют глаза. Но это – возраст²⁶³. Мы же связываем созерцание с действием и кидаемся в толпу.

Исступлённому городу дуговых ламп, обрызганным телами улицам, жмущимся домам – мы принесли не бывшее: в оранжерее взошли неожиданные цветы и дразнятся.

Горожане издавна розоват ногти, подводят глаза, красят губы, щёки, волосы – но все подражают земле²⁶⁴.

Нам же нет дела до земли, созидателям, наши линии и краски возникли с нами. Если бы нам было дано оперение попугаев, мы выщипали бы перья ради кисти и карандаша.

Если бы нам была дана бессмертная красота – замазали бы её и убили – мы, идущие до конца²⁶⁵.

Татуировка не занимает нас²⁶⁶. Татуируются раз навсегда. Мы же раскрашиваемся на час, и измена переживаний зовёт измену раскраски, как картина пожирает картину, как за окном автомобиля мелькают, внедряясь друг в друга, витрины – наше лицо. Татуировка красива, но говорит о малом – лишь о племени да подвигах. Наша же раскраска – газетчик.

Выражения лица не занимают нас. Что из того, что их привыкли понимать, слишком робких и некрасивых²⁶⁷. Как взвизг трамвая, предостерегающий торопливых прохожих, как пьяные звуки великого банго – наше лицо. Мимика выразительна, но бесцветна. Наша же раскраска – декоратор.

Бунт против земли и преображение лица в прожекторе переживаний.

Телескоп распознал затерянные в пространствах созвездия, раскраска расскажет о затерянных мыслях.

Мы раскрашиваемся – ибо чистое лицо противно, ибо хотим глашатайствовать о неведомом, перестраиваем жизнь и несём на верховья бытия умноженную душу человека.

Раскраска лица (Беседа на Гауризанкаре)

I²⁶⁸

После того как футуристы²⁶⁹, обуреваемые тоской бунта, провели победный военный рельс на вершину Гауризанкара, по нему хлынули гиены²⁷⁰, по склону ползут фуникулёры, корона увенчана зданиями, несущими шпили, словно штандарты, и заплатанный улыбками стёкол огромный ресторан раскинулся над обрывом посреди кубиков льда, сине-зелёных и голубых, расплёвывая по морозу и в разреженной атмосфере потоки электричества. Там, где дрались бойцы, завоёвывая последовательно пядь земли, где согревали они в пламенеющих руках замерзающее солнце – там ныне расположились нечестивцы и пьяницы, посасывая коньяк и самодовольные в умной глупости. [Ну что же, говорят они, другие постарались, мы наследники их, значит – расточители.]

Pon-ha! Долой! Неужели не найдётся людей, которые кинули бы бомбу в залу и разворотили мозги дуракам. Право, тащите пироксилину, чтобы показать им, что Гауризанкар завоёван не для пьяной тоски.

Мои друзья – Н.С. Гончарова, Ларионов и я покинули вагон. Гарсон поднял лифт, и мы вошли в зал, наполненный народом. Наши костюмы вызвали смех. Пройдя к столу, стоявшему на возвышении, мы уселись за него. Человек – меню. Принесите нам борьбу за искусство и презрение к врагам. Желание строительства, пожар душ с подливкой из энтузиазма. Мы проголодались среди дряблости, трусости и привычек, нам нужен мелинит²⁷¹, а его добудем, насытив голод борьбой за искусство. Ступай.

Но вот кто-то из толпы закричал: – кто вы, зачем вы пришли сюда. Вы, кажется, мастера, но ваш вид, ваше поведение говорит о ненависти к нам. Вы приносите раздор, вы вмешиваете искусство в жизнь, гоните его в те области, где ему нет места. Зачем вы не хотите походить на нас и ваших отцов.

Н.С. Гончарова встала и сказала —