Габдулла Тукай и русская литература XIX века. Типологические параллели

Развитие этой личной темы в стихотворении прослеживает Т. Н. Галиуллин: «Яшь шагыйрьне максаты – Пушкин калменнн тшкн тезм-ччмлрне тирнлеген теп кер, шулардай рнк-лге алу, глбакчасына кереп, имешлреннн авыз ит. Шуа кр беренче куплетта ук, Александр Пушкин яншсенд «мин» образы калкуы гап тгел («Минем дрт-омтылышым сине дрте белн бер ктер»). Остазыны шигъри бакчасында очып, «сандугачларыны креп», «кел ачып» йр бер хл, аа ти срлр иат ит – икенчерк гамл. Бу нисбттн д лирик затны икелн, борчылулары озакка бармый: «Кодртле зат, шаять, ул дрманны да бирер». Остазыны шифалы иади йогынтысы – аны чен шигъри осталык мктбе, рухи таяныч зге. Иатыны алдагы, итлеккн чорында да шагыйрь Пушкин иатына, исемен еш мргать ит, з иат юнлешен якларга, расларга кирк булганда, бхск д кер (йтик, «Пушкин в мин» шигыре), мма аны олы талантын, халыкчан рухын, шигъри тирнлеген рвакыт югары бяли»128. («Цель молодого поэта – добраться до самой глубины поэзии и прозы Пушкина, опираться на них как на образцы, вкусить плоды в «саду» его поэзии. Поэтому неудивительно появление образа «я» рядом с Александром Пушкиным («Моё стремление одинаково с твоим») в первой строфе стихотворения. Одно дело – летать, «знакомясь с соловьями», «отдыхать» в поэтическом саду учителя, но совсем другое – на его уровне творить произведения. Связанные с этим переживания и сомнения лирического героя не продолжаются долго: «Всемогущий, даст он и силы». Живительное творческое влияние учителя – для него школа поэтического мастерства, духовная опора. Даже в период своего зрелого творчества поэт часто обращается к творчеству и личности Пушкина, вступает с ним в спор, утверждая свой путь в искусстве (например, стихотворение «Пушкин и я»), однако всегда высоко ценит его талант, народный дух, поэтическую глубину»129).

Лирический герой стихотворения «Бер татар шагыйрене сзлре» («Размышления одного татарского поэта», 1907) видит цель творчества в приближении к «первообразцам», данным классиками русской литературы:

Пушкин ил Лермонтовтан рнк алам,
крен-крен югарыга рлп барам;
Тау башына менеп кычкырмакчы булсам,
Биек ир бит, егълырмын дип шрлп калам130

.

(Образцами мне Пушкин и Лермонтов служат.

Я помалу карабкаюсь, сердце не тужит.
До вершины добраться хочу и запеть,
Хоть посмотришь на кручу – и голову кружит131.)

Незадолго до смерти Г. Тукай признавался:

Хзрти Пушкин в Лермонтов гр булса кояш,
Ай кебек, нурны алардан икътибас иткн бу баш132

.

(Пушкин, Лермонтов – два солнца – высоко вознесены,

Я же свет их отражаю наподобие луны133.)

«Кыйтга» («Хзрти Пушкин в Лермонтов…»)

«Отрывок», 1913. Перевод В. Ганиева

В то же время лирический герой Г. Тукая осознаёт уникальность и неповторимость творческой индивидуальности каждого поэта и утверждает своё право на оригинальность художественных решений:

Булмый Пушкин шигърене ич хаинан з итеп,
Булса да «лхм» уку ул р-яа бер сз итеп134

.

(Пушкин, ты неподражаем, в повтореньях толку нет.

Повтори я стих Корана, был бы я тогда поэт?135)

В лирике А. С. Пушкина появляется двуголосое и стилистически трёхмерное слово, ориентированное на чужое (другое) слово136. Оно развёртывает свою семантику в бесконечных столкновениях и преображениях различных смыслов, кодов, поворотов образов и тем. В произведениях Г. Тукая доминирует «риторическое» (М. М. Бахтин) слово, т. е. одноголосое и объектное, непосредственно направленное на свой предмет и выражающее последнюю смысловую инстанцию говорящего137.

В отличие от русских поэтов, воспринимающих язык как средство самовыражения творческой личности, в лирике Г. Тукая, последовательно проводящего мысль о том, что поэт владеет истиной в готовом виде и может транслировать её читателям, складывается представление, что слово обладает неким независимым от конкретного человека существованием. Отсюда – обилие метонимических заменителей творческого дара: поэта сопровождают образы пера (каляма) («О перо!», «О нынешнем положении», «Размышления одного татарского поэта» и др.), нежного и печального саза («Разбитая надежда»). Г. Халит констатирует: «Тукай ведёт свободный разговор со своим вдохновением и поэзией». По мнению учёного, это свидетельствует о том, что «он достиг полновластья над своим духовным миром и творчеством»138.