Габдулла Тукай и русская литература XIX века. Типологические параллели

Поэт Г. Тукая оказывается вовлечённым во вселенский конфликт борьбы добра и зла, света и тьмы, истины и лжи. И. Пехтелев обращает внимание на то, что в стихотворении Г. Тукая «Пйгамбр (Лермонтовтан згртелгн)» («Пророк (по Лермонтову, с изменениями)», 1909) переплетаются и пушкинские, и лермонтовские мотивы одновременно115. Одним из компонентов образа пророка у Г. Тукая, как и у его предшественников, является бегство от людей, удаление в пустыню. Г. Тукай подхватывает пушкинскую тему космической необозримости мира, открывшейся преображённому сознанию пророка: это все сферы бытия – явное и сокрытое, прошлое и будущее, высота и глубина («дно морей» и свет «больших и малых звёзд»).

Итм тагать, кзем, клем тмамн гарше гъляда.
Кз алдымда крм ме-ме кадр яшьрен ианнарны,
Крм булган, буласы барча яхшы м яманнарны.
Крм гъаден, смуден, бар булып ткн халыкларны,
Крм дигез тбен, уйнап-йзеп йргн балыкларны116

.

(Смиряюсь я, глаза и сердце моё возносятся ввысь.

Перед собою я вижу тысячи сокрытых ранее миров,
Вижу всё бывшее и будущее добро и зло.
Вижу рай, вижу все жившие когда-то народы,
Вижу дно морей, вижу рыб, плывущих там играючи.)

Подстрочный перевод И. Пехтелева117

Сила, глубина и всеобъемлемость полного и самозабвенного созерцания, в котором участвуют различные силы человеческого духа («глаза», «сердце»), – свойства поэтического дара, определяющие гармонию Творца с природой, мирозданием:

Миа кол анда бар анвар: арыслан, хтта капланнар
Нбилрг тимслекне мкаддс гаден алганнар.
Догамны тылый йолдызлар – кечесе, зурлары берг,—
Мине тгъзыймлилр шатлыкл, уйнап нурлары берл118

.

(Мне покорны там все животные, львы, даже тигры,

Они дали обет не трогать праведных.
Мои молитвы слушают звёзды – и малые и большие —
Все они возвеличивают меня, сияя в радостных лучах.)

Создаётся некий фантастический мир, в котором даже дикие звери своей покорностью подтверждают праведность дороги, выбранной героем стихотворения. Н. Хисамов отмечает: «Детали, отсутствующие в лермонтовском оригинале, восходят к «Кыссас эль-анбия» («Сказания о пророках») Рабгузи (XIV в.) и к поэме «Кысса-и Йусуф»». Учёный приводит два примера: сыновья Йакуба приводят волка к отцу, говоря: «Йусуфа съел он». Волк отвечает старцу: «Мясо пророков для нас запретно». А «поклон звёзд пророку» безусловно перенят из сна Йусуфа119. На достигаемую им мученическую святость указывают и звёзды, символизирующие высшую степень мистического единения творческой личности с космосом.

Но бытию вселенной противоречат законы общественной жизни. Продолжая лермонтовские традиции, Г. Тукай показывает конфликт между пророком, призывающим «к любви, дружбе и родству», и презирающим его обществом. Обличительные речи и высокие призывы поэта-пророка встречают враждебное отношение «близких, друзей, родных, современников». По наблюдениям Н. Хисамова, в стихотворении Г. Тукая усиливается трагизм судьбы пророка. Учёный сравнивает функционирование мотива «посыпание головы пеплом» в стихотворении М. Ю. Лермонтова и Г. Тукая: «Этнографическая деталь, характерная для Ближнего и Среднего Востока, заимствованная Лермонтовым из Библии, Тукаем переосмыслена на основе этнографических традиций татарского народа. Посыпание пеплом головы, как проявление скорби у лермонтовского пророка, у Тукая превратилось в жестокость толпы по отношению к пророку»120.

В стихотворении «Пророк (по Лермонтову, с изменениями)» возникает аналогия между деятельностью поэта и религиозным служением, подвижничеством. Служение истине, борьба за души людей, стремление утвердить в мире законы правды, любви и добра требуют самоотречения, терпения, лишений:

Шул ук сгать земнн, башкалардан баш-кз алдым да
Сйлрг башладым хакны кешелрне кз алдында.
<…>
Ашамый-эчми кндез, кич белн баш куймый мендрг121

.

(В тот же час я, отрешившись от самого себя и от всех,

Начал перед всеми изрекать истину.
<…>
Не ел, не пил, днём и ночью не склонял голову на подушку…)