Гадюка на бархате (СИ)

Габриэль окинул быстрым взглядом растрепавшиеся мелкие кудряшки чародейки, маленькие ступни в шёлковых чулках, высовывавшиеся из-под пышных юбок, и даже небрежно брошенные на полу туфельки с чёрными бархатными бантиками и маленькими золотыми пряжками. И не смог не признать, что Эулалия выглядит очаровательно, а счастливую улыбку, украшавшую её губы во сне, он не отказался бы видеть почаще.

— Я её не то что бы напоил, — наконец нарушил установившуюся тишину Рихо. — Она всего бокал вина и выпила-то. Правда, я подлил туда того сонного зелья, которое мне дала Алима.

— Рихо-Рихо, — Габриэль уселся на стул, покачав головой. — А то, что на магов зелья действуют иначе, чем на обычных людей, ты забыл?..

— Не держи меня за идиота, не все же лекции в Обители я проспал, — хмыкнул Рихо, чуть сдвинувшись так, чтобы голова Эулалии не сползала с его коленей. — Алима сказала, что зелье абсолютно безобидное, его хоть младенцу можно давать. А девчонка, между прочим, устроила тут истерику, и я понятия не имел, что с ней делать!..

— Истерику?..

— Рыдала и причитала про каких-то невинных, которых убила своей рукой. Ну, я и…

— Решил опоить её?

— Я, забери меня Бездна, женщин утешать не умею!.. — вскинулся Рихо, но тут же добавил уже куда тише: — Может, ей легче станет потом, когда проснётся.

— Свой опыт вспоминаешь?

— А хоть бы и так!.. Габриэль, я давно хотел спросить… Неужели никак нельзя забрать её из этого бесова Ковена?..

— Забрать?.. Как ты себе это представляешь? Она очень полезна именно тем, что близка к верхушке Ковена. Я бы даже сказал… уникальна, — Габриэль уселся на стул рядом с диваном и настороженно покосился на Рихо.

— Габриэль, ты себя-то слышишь? «Уникальна», чёрт!.. Подумай о том, что там с ней делали эти магические выблядки!.. И сейчас делает поганый урод Сигеберт, которому давно место на костре!

— В любом случае, сейчас надо устроить Эулалию в одной из гостевых спален. Надеюсь, ты будешь так любезен, что отнесёшь её туда и позовёшь кого-то из горничных. А после мы поговорим.

— Поговорить-то, может и поговорим… Но вот слушать ты меня, конечно же, опять не станешь, — хмыкнул Рихо, но всё-таки встал, взяв Эулалию на руки. Та что-то тихонько пробормотала, прижавшись лицом к его груди. А потом, всё так же с закрытыми глазами, вполне отчётливо произнесла:

— Ваше высоко… Габриэль… Люблю, — и вновь зарылась носом в складки ткани на мундире Рихо — словно котёнок, доверчиво жмущийся к боку кошки.

Если бы не те печальные обстоятельства, в которых находились все они трое, Рихо, пожалуй, расхохотался бы в голос. Потому что таким обескураженным, как после этой фразы Эулалии он бесстрастного Ледяного Меча Церкви не видел давненько.

— Алима сказала, что выпивший это зелье будет видеть только приятные сны, что-то вроде сбывшихся желаний. Понятно теперь, что за желания у девчонки, — не удержался от усмешки Рихо.

— Вот дьявол, — откликнулся Габриэль, вроде бы совершенно спокойным тоном. Но Рихо знал, что если уж его безупречный друг начал богохульствовать, значит того и впрямь удалось задеть. — Я-то думал, она просто набожная девочка…

— Набожная. И влюблённая. А ты подкладываешь её под похотливого старого козла, — не преминул подлить масла в огонь Рихо, так и стоявший посреди комнаты со своей ношей на руках.

— Рихо, проклятье, когда же ты, наконец, прекратишь…

— Говорить тебе правду?.. Не прекращу, не надейся. Ладно, думаю, мне пора — наша чародейка может быть и худенькая, но не бесплотная.

Когда Рихо скрылся за дверью, Габриэль устало вздохнул, потерев лоб ладонью. Оговорка Эулалии оказалась очень некстати, добавляя поводов для мучительных раздумий.

Габриэль знал, что многие, оказавшись на его месте, не побрезговали бы использовать влюблённую девушку… во всех смыслах. Обет безбрачия, как правило, мало что стоил для церковной верхушки. За примерами не нужно было далеко ходить. Человек, вместе с которым Габриэль делал общее дело, должное принести перемены в затхлое тиррское болото, не гнушался открыто содержать любовниц и даже появляться с ними в свете. Габриэль не собирался осуждать того, пусть и уподобляться ему не хотел. Но и оставить чувства Эулалии без внимания теперь не мог, как бы ни пытался убедить себя в том, что это оказалось бы самым разумным.

***

Деревня не выделялась ничем особенным среди множества уже виденных Ислейвом на Севере. Те же небольшие, но довольно добротные оштукатуренные домики, дым, низко стелившийся из труб под тяжёлым осенним небом, и глухой лай крупных псов местной породы с косматой белой или светло-серой шерстью. А ещё — угрюмые лица местных крестьян, как обычно провожавших появившихся в поселении Малахитовых Гиен настороженными взглядами.