Гадюка на бархате (СИ)

— Я, конечно, понимаю, что ты теперь важная шишка и не обязан передо мной отчитываться, но… Какого чёрта ты притащил в особняк ташайского мальчишку?.. Жизнь стала пресной, не хватает кинжалов в спину и яда в вине?..

— О, поверь мне, Рихо, Кеару отлично понимает, что не в его интересах… плохо себя вести. И, я надеюсь, вы поладите… В конце концов, я очень бы очень хотел, чтобы ты выучился у него ташайскому языку.

— Может, мне ещё бисером вышивать научиться?!.. Зачем мне дикарское наречие?!

— Затем, Рихо, что ташайцы — это угроза. Пока что — не слишком явная, но они вовсе не так жалки, как отчего-то посчитали имперцы. И если мы ничего о них не будем знать… — Габриэль пожал плечами. — Ты должен понимать, чем может обернуться для всех нас столкновение с совершенно новой тёмной магией. Такой, на которую даже наши амулеты не реагируют, пока не становится слишком поздно!.. И лучше я прослыву параноиком, чем увижу на континенте вторую Зеннавию, где мы все станем рабами черномагической мрази!

Глаза Габриэля горели яростным голубым огнём, а на губах играла азартная улыбка. Рихо сам не знал, страшно или радостно ему видеть друга таким. Но вслух просто сказал:

— В общем-то, ты прав… Но почему именно я должен возиться с ташайцем?

— Потому что ты видел жриц в деле и не отнесёшься к своему заданию небрежно. И потому что тебе я доверяю. Увы, далеко не обо всех в нашем доблестном церковном воинстве я могу сказать то же самое.

========== Глава 32. Преданные ==========

Открыв глаза, Эулалия не сразу поняла, где находится. Комната, в которой она проснулась на широкой кровати, явно не была ни спальней Сигеберта, ни её собственной. Вот только отчего-то оказалось очень уютно и спокойно лежать под лёгким одеялом, глядя, как солнечные лучи проникают из-за неплотно задёрнутой розовато-бежевой атласной портьеры…

Но уже через несколько мгновений полусонного блаженства Эулалия вспомнила те последние события, которые, похоже, и предшествовали её забытью. И резко села в постели, прижав ладони к начавшим полыхать щекам.

Надо же было так опозориться!.. Да ещё перед кем — перед доверенным лицом кардинала!.. Эулалия сдавленно охнула, вспомнив, как рыдала, рассказывая Рихо Агилару об убийстве Светлых адептов. А потом… Потом, кажется, они пили вино и… На этом воспоминания Эулалии обрывались. О, Трое милосердные, видимо, она так напилась, что память начисто отшибло! Теперь Агилар точно будет считать, что она воспитана хуже падших женщин из квартала Шёлковых Лепестков. И, самое главное — наверняка расскажет об этом кардиналу Фиенну!

Эулалия могла бы ещё долго мучиться угрызениями совести, но тут короткий стук в дверь заставил её прервать невесёлые размышления. Эулалия поспешно пригласила стучавшего войти. А в следующее мгновение смутилась ещё больше и до подбородка спряталась под одеялом, сообразив, что на ней нет ничего, кроме тонкой нижней сорочки.

К счастью, на пороге показался не Рихо Агилар или, того хуже, кардинал, а высокая женщина с уложенными в аккуратный гладкий узел светлыми волосами и строгим худым лицом. Решительно расшторив окно, та отрекомендовалась горничной. И тут же предложила всё ещё немного сонной Эулалии помочь одеться, кивнув в сторону деталей туалета, аккуратно разложенных на паре кресел у окна.

Эулалия охотно согласилась, а когда с одеванием было покончено, горничная сообщила, что теперь принесёт завтрак. А потом, указав собеседнице на большой конверт из плотной бледно-лиловой бумаги, который лежал на прикроватном столике, коротко бросила:

— Это оставили для вас, госпожа, — и, не вдаваясь в объяснения, скрылась за дверью.

Взяв в руки конверт, Эулалия поняла — вряд ли внутри обычное письмо. Слишком уж тяжёлым тот казался. И, раскрыв его, она не обманулась в ожиданиях. На ладонь из конверта выпал усыпанный изумрудами кулон в форме миртового листа и на тончайшей золотой цепочке. А следом — записка, всего в несколько предложений:

«Обычно награды Церкви получают лишь те, кто носит мундиры её воинства. Но сражаются на её стороне не они одни. Пусть эта вещица послужит напоминанием о том, что твоя битва не менее важна, чем другие. И не менее достойна».

Эулалия повертела украшение в руках. На обратной, выполненной в виде наконечника копья, стороне у края змеилась изящная надпись на эллианском. «Верной», — гласила она. Тихонько вздохнув, Эулалия воровато оглянулась по сторонам. И на мгновение поднесла кулон к губам, прежде, чем надеть его и спрятать в вырезе платья.

Записку, даже такую — без подписи, разумеется, сохранять было нельзя. Щёлкнув пальцами, чародейка создала маленькую голубую молнию, которая мгновенно испепелила листок. Но до этого она ещё успела пару раз пробежать текст глазами. Вряд ли теперь Эулалия его когда-нибудь забудет. И вряд ли вспоминая, станет думать о долге перед Двумя и Создателем.