Гадюка на бархате (СИ)

Ответом ей послужил короткий смешок, после которого Адриан сказал:

— Это явно не твои слова, Розочка. Признавайся, кто тебя подговорил прийти ко мне?

Джина почувствовала себя очень глупо. Она шла сюда, как на подвиг, а Адриан так быстро раскусил её и теперь над ней смеялся!..

— Оттокар Корблен, — произнесла она, потупившись.

— Вот оно что… Бесовы церковники, мало того, что отняли у меня сына, так ещё и по-прежнему не дают никакого покоя!

— Он сказал, что у него есть какая-то информация для тебя, насчёт епископа Лавелло!.. Что это важно!

— Лавелло, — протянул Адриан. Джина заметила, как в его серых глазах, до этого казавшихся безжизненно потухшими, загорелся знакомый ей злой огонёк. — Чёртов завистник… Мне ещё в последнюю нашу с ним встречу показалось, что он стал слишком сильно показывать норов.

— Но он — высокопоставленное духовное лицо, и…

— Он — духовное лицо в Фиорре, — отрезал Адриан, встав из-за стола. — Поэтому если он вздумал копать под меня, то проживёт недолго. А с Тиррой эту проблему я сумею решить. Священный Город и без того мне крупно задолжал.

Слова Адриана звучали угрожающе. Вот только Джина чувствовала, что рада слышать именно эту интонацию в его голосе. Сейчас она видела перед собой не сломленного горем отца, потерявшего любимого сына, а прежнего властителя Фиорры. Жестокого и хитрого, но при этом — пожалуй, единственного, кто был способен уберечь земли Эллианы от войны и хаоса.

— Пожалуй, я должен поблагодарить тебя, за твой… столь смелый визит, Джина, — сказал Адриан, касаясь пальцами её подбородка. — И я ещё придумаю, как это сделать.

========== Глава 40. Месть и долг ==========

Поначалу сознание возвращалось ненадолго, короткими рывками. И явь оказывалась наполнена болью, пронзающей не хуже, чем созданные заклятьем лезвия. Но каждый раз, когда он проваливался обратно в забытьё, его ждала там чёрная вода — обжигающе холодная и затягивающая на глубину. А утонуть Ислейв Ньял боялся куда больше, чем любой другой смерти или самых ужасных страданий. И потому отчаянно цеплялся за полную мучений реальность, которая всё равно страшила меньше.

Ислейв плохо осознавал, что именно происходило с ним наяву. Всеми доступными ощущениями остались мерзкий вкус зелий, да чьи-то руки, касавшиеся его тела осторожно, но всё же неизбежно причинявшие новую боль.

Чуть позже — хотя не смог бы с точностью сказать, прошло несколько дней или недель — ему сделалось легче, хотя слабость всё равно не позволяла даже отлепить голову от подушки. Разве что — приоткрыть глаза, перед которыми не переставали плясать разноцветные пятна.

Однажды Ислейву показалось, что он увидел золотистые косы женщины, не оставлявшей его мысли даже на грани жизни и смерти. Правда, уверен в этом он не был. Хотя и не удержался от того, чтобы назвать её по имени. Но никакого ответа не получил, а через несколько мгновений опять провалился в сон.

Когда же Ислейв стал приходить в себя на чуть более долгий срок, он каждый раз видел рядом ту самую девчонку, с которой провёл последнюю ночь перед предательством Сандро. Кажется, её звали Ханна, хотя уверен Ислейв не был. Он редко запоминал имена девиц, с которыми ему доводилось переспать разок-другой.

Теперь ему было неприятно, что девчонка видела его таким — жалким и беспомощным. Но сил на то, чтобы пытаться изобразить хоть какую-то самостоятельность, не хватало, поэтому оставалось лишь покорно принимать её заботу.

Едва же Ислейв оказался способен говорить что-то связное, не срываясь на хриплый кашель или стон, он спросил свою верную сиделку:

— Ханна… Где мы сейчас?

Она наградила его странным взглядом и поджала губы. Но, помедлив, всё-таки ответила:

— В замке Утонувший Лес, командир. Вы ведь сами приказали господину Моргнеру доставить вас сюда.

— А, вот оно что… Хорошо, Ханна, хорошо, — пробормотал Ислейв, чувствуя, как его снова неудержимо клонит в сон.

Чуть позже он пробовал расспросить свою подчинённую о судьбе Гиен и о том, что вообще происходило, пока он валялся без сознания. Правда, получив в ответ язвительное: «Позже, командир. Тогда, когда вы сможете держать глаза открытыми дольше пяти минут», — всё-таки сдался. Но зато очень скоро решил проверить, подчиняется ли ему по-прежнему магия. Хоть он и знал, что подобное может быть рискованно в его состоянии, но не удержался — лежать в постели ему наскучило сразу же, как полегчало.

Закончился его эксперимент довольно предсказуемо. Адской болью, от которой казалось, что всё тело мгновенно охватил огонь, и тьмой, очень скоро сомкнувшейся перед глазами.

Когда Ислейв вновь пришёл в себя, то увидел, что перед его постелью сидит не юная Гиена, а Ормаль Кальмийка.

Она порядком изменилась с тех пор, как Ислейв видел её в Ковене. Там Ормаль выглядела надменной куклой в шёлковых платьях по эллианской моде и с блестящей розовой помадой на капризно надутых губках. Нынешняя измученная женщина с горящими, словно у дикой кошки, глазами и небрежно сколотыми на затылке золотистыми волосами, в которых застрял сухой лист дерева, не слишком-то напоминала прежнюю холёную чародейку.