Гадюка на бархате (СИ)

— Я хочу написать братьям. Пока Бернхард и Стефан не в курсе происходящего в столице, они в большой опасности — неизвестно, что может замыслить твой кузен. Единственный способ их предупредить — отправить письмо с магическим вестником.

— Но как это сделать? — воскликнула Гретхен. — Обращаться к магам Света нельзя — они наверняка уже предупреждены, что мы в розыске. А связываться с Ковеном после всего, что натворили его чародеи…

— Мы навестим одного моего старого знакомого. Он — маг и живёт не так уж далеко от столицы, так что это и есть наш шанс.

Большие, цвета лесного ореха глаза Гретхен изумлённо распахнулись, делаясь совсем уж огромными.

— Альбрехт, я всегда думала, что ты терпеть не можешь чародеев!

— Вовсе нет. Скажем так, я их опасаюсь, — он действительно слишком насмотрелся на применение боевой магии, чтобы чувствовать себя уютно в компании волшебников. — Но признаю, что маги бывают полезны, и никакой ненависти к ним не испытываю.

— Этот твой знакомый… Ты уверен, что ему можно доверять? И, кстати, как его зовут?

— В Закатных Землях я спас ему жизнь, и он обещал вернуть мне этот долг. Что бы ни говорили о чародеях, но клятвы они держат. А зовут его Ислейв. Ислейв Ньял. Нам нужно идти, милая. Уже совсем рассвело.

Гретхен послушно кивнула. Что-то промелькнуло у неё в памяти в связи с именем мага, которое точно не казалось заурядным, но размышлять на эту тему было некогда.

***

В отличие от Сигеберта, предпочитавшего окружать себя роскошью, Вилма не испытывала никакой любви к «скопищам хлама» — так чародейка называла любые богато обставленные покои. Поэтому Вилма и оформила свой кабинет довольно просто — мебель светлого дерева, однотонные тканевые обои и почти никаких украшений — только странная, скошенная с одного бока массивная чёрная ваза, привезённая из какой-то далёкой восточной страны, да большой, прекрасной работы гобелен, изображавший Гвендолин Отступницу — первую женщину, которая смогла возглавить Стихийный Ковен, но была самим же Ковеном казнена. Случилось это после того, как во имя мести за своего воспитанника Гвендолин уничтожила половину населения одного из имперских городов.

— Что значит — «не пускают наших людей в Академию»? — ворчливо осведомилась Вилма, не поднимая взгляда от листа дорогой плотной бумаги, на котором что-то энергично писала. — Игнорируют императорский указ? И какого дьявола Сигеберт использует в качестве посыльного тебя?

— Больше никого под рукой не было. Я его ученица и должна исполнять любые приказы, — промямлила Эулалия, чувствовавшая себя в кабинете у Вилмы очень неуютно. — А руководство Светлых… Они говорят, что им нужно привести дела в порядок, так что формально указ не нарушают, но в стены Академии никого из Ковена не пустили. Господин Адденс просил вас разобраться с этим — он сам был вынужден отлучиться из столицы.

— Опять мне разгребать за нашим премудрым, — неаристократически загорелая и крепкая, но зато украшенная парой перстней с драгоценными камнями впечатляющего размера, рука Вилмы с силой стукнула по столу. — А ты перестань вести себя так, будто я сейчас сожру тебя живьём. На место в постели Сигеберта я, можешь поверить, не претендую. К счастью, я давно миновала этап, на котором карьера чародейки зависит от того, насколько широко она раздвигает ноги.

Эулалия испуганно застыла на месте, чувствуя, как жарко полыхают щёки. Может быть, Вилма, действительно не желала ей зла. Но, о Создатель милосердный, как же отвратительно стоять и выслушивать о себе… правду.

Проклятая ведьма не сказала о занятиях юной адептки ничего лживого, и оттого всё это было особенно унизительно. Пару лет назад Эулалия стыдилась даже подумать о том, что её может поцеловать мужчина. И если всё же допускала подобную греховную мысль, то потом долго каялась перед Тремя в прохладной тиши часовни родительского особняка — пока молитвенный экстаз не охватывал её маленькое смуглое тело, а пламя веры не выжигало целиком плотские желания. Как же низко она с тех пор пала!..

— И что на тебе за тряпки? — скривилась Вилма, с презрением глядя на чёрное, с глухим воротом и белым гофрированным воротником платье Эулалии. — Ты что, нанялась на службу к Гончим? Или носишь траур по своей безвременно утерянной девственности? — Вилма заметила, как при упоминании церковного воинства адептка вздрогнула. Ну и трусливая же нынче пошла молодёжь…

— Это мода моей родины, госпожа, — Эулалия очень старалась говорить ровным тоном.

— Так оставь её в прошлом — ты теперь живёшь не в Эдетанне, а в империи! Здесь волшебница должна вызывать у мужчин трепет, а не брезгливость. Можешь идти, но если ещё раз увижу, как ты позоришь Ковен своим внешним видом, передам Сигеберту, чтоб угостил тебя кнутом.