Гадюка на бархате (СИ)

— Хорошо. Сейчас полежу ещё… немного и встану, — слова, конечно, были далеки от истины. К горлу подкатывала тошнота, а рука и голова то и дело отзывались накатывавшей болью, мерзкой даже на фоне остальных ощущений. Но всё это явно не стоило говорить и без того перепуганной девчонке. Впрочем, один вопрос задать всё же было необходимо: — А… змея?

— Я её убила. Сразу после… — лицо Эулалии искривилось — она тщетно старалась не заплакать, но слёзы вновь начали течь по и без того уже блестевшим от влаги щекам. — Это «ошейник смерти», господин Агилар. Таких змей ташайские жрецы используют, чтобы казнить святотатцев. Она очень ядовита! Смерть от удушья за полчаса, не больше и… Я ничего не могла сделать! Ничего, кроме… — Эулалия со всхлипом втянула воздух, пытаясь не разрыдаться в голос, но трясло её всё сильнее.

И тут Рихо понял, почему. Всё ещё мутным взглядом он рассмотрел-таки широкий порез на левой ладони Эулалии, а потом точно такой же — на своей правой. Кривой ритуальный кинжал валялся совсем рядом, на испятнанном паркете.

«Магия крови! Проклятье, это же костёр для нас обоих!.. Ну или её сожгут, а меня — в какой-нибудь дальний монастырь, грехи замаливать. Если только кто-то всё это видел и понял… но при таком количестве народу… Что же делать, что?!»

…Сейчас, почти двое суток спустя, едва он очнулся в своей спальне на втором этаже кардинальского особняка, та же мысль вновь принялась крутиться в голове Рихо.

Эти дни он провёл между сном и каким-то липким полузабытьём, из которого Рихо лишь пару-тройку раз вырывала Алима, поившая его отвратительно приторными зельями и на вопросы о Габриэле отвечавшая лишь коротким: «Занят». Но как только к кардинальскому порученцу вернулась способность мыслить относительно связно, страх перед возможными последствиями так опрометчиво совершённого Эулалией ритуала, принялся терзать Рихо с новой силой. И боялся он вовсе не за себя.

========== Глава 19. Ради любви ==========

Клинки встретились с неприятным скрежетом, и Маркус в очередной раз удивился тому, с какой силой бьёт меч, рукоять которого зажата в женской ладони.

— Никогда не понимал!.. Зачем всё это! — выкрикнул Маркус, отбивая новые удары. — Тебе, которая!.. Может сжечь врага за сотню шагов от себя!

— Нужно уметь!.. — она гибко отклонилась в сторону, чтобы через мгновение продолжить атаку с прежней яростью. — Защищать себя! Всеми способами!

Пыль над маленькой площадкой позади армейских складов взвивалась столбами. День клонился к вечеру, но прохлада ещё не опустилась на город, так что оба поединщика обливались потом.

— Убиты, господин генерал! — женщина оскалила в хищной усмешке крупные очень белые зубы, когда клинок сумел-таки полоснуть по животу Маркуса — пусть и своей незаточенной стороной. — Ну, может — тяжело ранены, если где-нибудь поблизости сильный целитель сыщется…

— Продолжим? — спросил Маркус, отбрасывая со лба короткую чёрную прядь, минуту спустя, когда и он сам, и его противница немного перевели дух.

— Я не в настроении, — она сплюнула на песок, молча развернулась и пошла к дальнему складу. Маркусу не оставалось ничего, кроме как двинуться следом.

Нрав у неё был далёк от ангельского. Это Маркус понял ещё в той маленькой пограничной крепости на дальнем Севере, где они встретились впервые. Тогда вокруг завывала злая зима и где-то совсем рядом ютты нападали на имперские поселения, а холод стоял такой, что казалось мясо отстаёт от костей. Но и промёрзшая, окружённая врагами крепость, превращалась в лавандовые поля трикверианского рая для Маркуса и его новой любовницы.

Стелла была Светлой боевой чародейкой и лерийкой. Не полукровкой, как сам Маркус, а чистокровной. И разве что отчаяньем двух южан, оказавшихся посреди оскалившего ледяные клыки Севера, можно было объяснить то, как быстро бросились они в объятия друг друга.

Маркус никогда бы раньше не подумал, что его будет тянуть — до сведённых от страсти зубов и сладкой дрожи во всём теле — к такой женщине. Стелла казалась поджарой, плоскогрудой и гибкой как хлыст. Её чёрные волосы были острижены лишь чуть длиннее, чем у самого Маркуса, а карие глаза на немного вытянутом лице почти всегда горели весельем или злостью. Маркус с трудом бы мог представить Стеллу в длинном платье и дамской шляпке или чепце, но зато должен был признать, что имперский серый мундир, уродовавший большинство чародеек, удивительно ладно сидит на её худощавой фигуре.

Только все эти детали вряд ли были важны, когда вечерами за парой южан захлопывалась дверь генеральской комнаты и когда обветренные и потрескавшиеся губы Стеллы начинали жадно целовать Маркуса, а её смуглые ладони, с которых днём срывались смертоносные молнии, ласкали его. Раскинувшаяся на волчьих шкурах женщина, чьи глаза темнели от страсти, а тело оказывалось в объятиях Маркуса, больше не могла быть для него всего лишь живым оружием.

…Стелла уселась у стены, так и не выпустив из рук меча, и принялась задумчиво разглядывать солнечные блики, игравшие на его лезвии.