Гагаи том 1

— Ты кому это кажешь?! — возмущенно воскликнула. — Кто кулацкий элемент? — недоуменно-вопрошающе обратилась к Игнату, Ивану: — Это я-то кулацкий элемент? Да чтоб у тебя, — снова повернулась к Громову, — язык отсох! Чтоб у тебя гляделки повылазили!

— Поосторожней в выражениях, — предупредил Громов.

— Ага! — все больше закипала Пелагея. — Не понравилось. Тебе, значит, можно измываться над человеком, обзывать его. Ты начальник. А мне нельзя перечить оговору?! Да мой Харлаша сам Мишку Пыжова вывозил, коли хочешь знать! И в колхоз мы пошли, как все!

Крики Пелагеи собрали любопытных. Мужики стояли возле правления, прислушиваясь к тому, что происходило в помещении. Кто-то разыскал Харлампия и сказал, что его жинка бунтует, самого Громова на все корки раскладывает. Харлампий, запыхавшись, ворвался в помещение, начал было успокаивать жену.

— А-а, прибег, — отстранила его Пелагея. — Спытай у него, — кивнула в сторону секретаря райкома, — кто ты есть, — и снова к Громову: — Идем, идем, поглядишь на злыдни этого элемента кулацкого!

— Уймись, — басил Харлампий, оттаскивая ее от Громова. — Работа у них такая. Понимать надо.

— Один закон трудяшшему человеку даден! — кричала Пелагея, — Алексеевна в ликбезе так вчила. А ты, — бросала в лицо Громову, — дохозяйновался: расклал тот закон так, что у одних из горла валится, а другим — зубы на полку клади, как все одно они без надобности.

— Та-ак, — протянул Громов. — Вижу, разговорчивая. Ну-ка, что еще скажешь? — Обернулся к Игнату и Ивану Пыжову. — Любуйтесь плодами своей работы. Дожили: в открытую подкулачники орудуют, разлагают, разваливают колхоз!

Игнат в волнении обкусывал ногти. Он знал, что Громов горяч, вспыльчив, крут. Но никак не предполагал, что все это так обернется. И поспешил вмешаться, чтоб хоть как-нибудь смягчить, сгладить неприятное впечатление.

— Ты, Пелагея, успокойся, — сказал он. — Подумайте еще с Харлампием, что и как. Со всех сторон поглядите.

— Игнат дело говорит, — вставил Иван Пыжов. — Крутой поворот... Обмозговать надо.

Громов презрительно щурил отсвечивающие лихорадочным блеском глаза. У него сложилось свое, причем далеко не лестное мнение об этой колхознице. И, словно утверждая его в этом мнении, Пелагея заговорила!

— Глядеть, Игнат, нечего. Поскольку правильный закон, по которому Афонька с Нюшкой живут, под тот закон и мы с Харлашей пойдем.

— Подумайте, — повторил Игнат. — На нерве такое не решается. Спокойно договоритесь меж собой, тогда и приходите... Неволить вас никто не станет. Жаль только таких работников терять. Да и Харлампшо не сладко будет на производстве.

— На каком производстве? — спросил Харлампий. Он не слышал начала разговора, не знал о домогательствах Пелагеи. О том, чтобы уйти из колхоза, они никогда не толковали. И вдруг «на производство». — Почему на производство? — уставился он на жену.

— Выписываемся мы.

Харлампий растерянно почесал затылок.

— Как же так? — двинулся вслед за женой — большой, нескладный. — Не свыкший я...

— Афонька может в том депо работать, Кондрат тоже может, другие мужики, а у тебя руки не оттедова выросли?! — раздраженно проговорила Пелагея. — Митяньку захоронили, — продолжала дрогнувшим голосом, — хочешь и дочку загубить? Насквозь светится. — Пелагея смахнула набежавшую слезу, горестно покачала головой. — Не сами уходим. Жизнь гонит. — Повернулась к хмуро глядевшему Громову, преднамеренно низко поклонилась: — Звиняй, коли не так сказала. Вам, ученым, оно видней. Только кулаков ты, секлетарь, не там ишшешь. — В ее голосе еще звучала обида. — Не там прошшупываешь.

9

О смерти тещи Кондрат узнал на работе.

— Хорони теперь, — проворчал он, вытирая паклей испачканные руки. Повернулся к напарнику и уже веселей продолжал: — Ну, Афоня, поскольку такая стихия приключилась — тяни сам лямку. А мне по всем законам три дня бражничать полагается. Пойду к мастеру отпрашиваться.

Его отпустили. И чего вовсе не ожидал Кондрат — дали десять рублей из профсоюзной кассы на похороны.

— Ишь ты, — говорил Кондрат сам с собой, — считай, нашел червонец.

Он и не опомнился, как оказался на базаре у двери пивной. Недоумевая, остановился. Но тут же рассудил, что по такому случаю не грех выпить.

Кондрат хлебнул стакан водки, запил пивом. Потом, прихватив в магазине пол-литра, поспешил к Лаврентию Толмачеву — он в свободное время столярными поделками промышлял: скамьи делал, столы, шкафчики. Лаврентия дома не оказалось, и Кондрат подался на колхозный двор. На завалинке дома, где помещалось правление, сидели мужики.

— Бог помочь, — заговорил Кондрат, подходя к ним. — Как погляжу — кучеряво живете. Сказано, вольный народ — хочу работаю, хочу — нет.

— Да и ты, видать, не из подневольных, — заметил Харлампий, явившийся в правление оформлять свой уход из колхоза. — С утра пораньше хмельного хватил.

— Тебе до тага дела нет, — неприязненно глянул Кондрат в сторону своего бывшего друга, — коли у самога нема причины выпить.

Харлампий добродушно отозвался:

— Причину завсегда можно отыскать. Дурное дело — не хитрое.

— Ну, снова схватились, — примирительно молвил Лаврентий.