Гагаи том 1

Вот такая Мотька. Наметанным глазом она сразу же определила, что пиджак по меньшей мере тридцатку стоит.

— Ну? — уставилась на Кондрата. — Что это за лохмотья суешь?

— Да что ты, Мотенька! — опешил Кондрат. — Побойся бога! Какие лохмотья? Ты ж глянь.

Мотька снова пощупала товар, в раздумье сказала:

— Разве что бутылку занапастить?..

Кондрат возмутился:

— Как за бутылку отдать, краще пошматую!

— Ладно уж. — Мотька пренебрежительно кинула пиджак на лежанку. — Пользуйтесь тем, что жалость у меня к вам, алкоголики пропойные. — Вынесла две бутылки, ткнула им: — Чтоб вы уже залились тою самогонкой.

— Горит? — деловито осведомился Кондрат.

— Нешто первый раз берешь?! — накинулась на него Мотька.

— Во, чертова баба, — Кондрат попятился к двери. — Бувай здорова. Женихов тебе поболе! — вываливаясь из дома, крикнул он.

Вскоре они въехали в больничный двор. Отдали Гуровне узел со смертной одеждой. После небольших формальностей Кондрату выдали покойницу. С горем пополам ее втиснули в гроб.

— Закоротили гробок, — укоризненно качнула головой няня. — Что ж то за мастер делал? Руки бы ему покорчило.

— Не, Гуровна, — озразил Кондрат. — В самый раз ящичек. — Налил ей самогона. — Бери, пей.

— Нет, нет, — замахала руками няня. — Как можно? На службе я... Или пригубить? — Потянулась за стаканом. — Не хотела помирать. Ой, как не хотела, — продолжала Гуровна. Выпила, ладонью вытерла губы, перекрестилась: — Царство небесное.

А Кондрат наливал уже Петру, потом — Лаврентию, себе. Приговаривал:

— Не-е, уж как Кондрат поминает тещу — так таго она и не заслуживает вовсе. А что? — уставился на Лаврентия, хотя тот и не перечил. — Для тещеньки ничего мне не жаль: остатнюю рубашечку заложу.

— Езжайте, езжайте с богом, — выпроваживала их Гуровна. — Ульяна небось уже очи проглядела.

— И то, — наконец согласился Кондрат. — Ульяна у меня... Что ж Ульяна наказывала? — Стал свертывать «козью ножку». — А, сгадал, — Повернулся к Петру: — Трогай прямым сообщением на кладбище. Ямку поглядеть велела.

Хмель сделал Петра покладистым.

— На кладбище так на кладбище. Все одно с тебя плата.

Кондрат шел рядом с Лаврентием, говорил ему:

— Видишь, какая в ней вредность сидит. Уже померла, а с Кондрата тянет.

— Похоронить — что пожар перенесть, — поддакнул Лаврентий.

— Вот и я к тому, — совсем захмелев, подхватил Кондрат. — Взять взяла в приймы — не совладала против нашей с Ульяной Любови. Токи ж и помытарила... Ну да Кондрат лиха не помнит. Не-е. Обхаживала бога, чтоб в царствие небесное встрять? Пожалте. Почему не порадеть человеку.

Могила была готова. Заглядывая в яму, Кондрат пьяно качнулся и едва не свалился в нее. Он успел схватиться за Лаврентия, которого тоже качало из стороны в сторону, заговорил к немуг

— Давай, Лаврушечка, сотворим благо. — Потащил его к бричке, взялся за гроб, — Бери с того краю. Ну, ссаживай.

— Вы, что, в своем уме? — вмешался Петро. — Что выгадали? — попытался он их образумить.

— Не перечь! — решительно отстранил его Кондрат. — Ты кто? Возчик. Нанялся — продался. Твое дело — сторона.

— А он зять родной, — тыча Кондрата в грудь, пьяно объяснял Лаврентий Петру.

Кондрат гордо поднял голову:

— Родной зять. Верно Лаврушечка каже.

Вдвоем они быстро управились. У Петра в бричке и веревка нашлась, которой он ящики при перевозке обвязывает, и лопата. Опустили гроб в могилу, закидали рыжей глиной.

— А что? — рассуждал Кондрат. — Неверные, чул, в день смерти спроваживают своих упокойников в загробную жизнь. Вот токи им выпить возбороняется. А нам такога запрета нет, — доставая оставшуюся поллитровку, продолжал он. — Нам — даже наоборот. Сам господь велит.

С кладбища -они ехали в бричке. Захмелевший Петро пустил коней вскачь. Клубилась пыль. С криком разбегались, разлетались с дороги куры. Лаяли вслед дворовые псы. Кондрат и Лаврентий, обнявшись, загорланили:

— Как у нашего свата
Из вербы-лозы хата.
Из белой березы.
Едем мы твере-о-зы!..

Сокрушенно качали головами бабы:

— Там унокойницу ждут, а они идолы, весельную затянули.

Посмеивались встречные мужики:

— Знатно Кондрат тещу поминает.

А Кондрат, уже совсем одурев, самозабвенно тянул:

...Едем мы твере-о-зы!..

10

Сложные чувства владели Громовым во время стычки с Пелагеей Колесовой. Сначала его удивило столь бесцеремонное поведение этой колхозницы. Он даже опешил под ее напором. Еще бы. Только Тимофею Пыжову когда-то позволял он такие дерзости. Но с тех пор столько воды утекло!